Историки железного века

Следует заметить, что Сытин по-своему истолковал название «движение бешеных» (кстати в частной переписке он предложил заменить термин «бешеные – enragés» с явно одиозным акцентом на более нейтральный «ярые»), указав на активность секций, самоуправления парижских кварталов. Почти за десятилетие до появления классического труда Собуля «Парижские санкюлоты во время якобинской диктатуры» (1958) Сытин определил массовое движение парижской бедноты именно как «секционное движение», указав тем самым на организационную его структуру.

При этом в качестве своеобразной дани вождистской традиции он представил «бешеных» предводителями этого движения, подставив себя под огонь справедливой критики, когда после труда Собуля выяснилось многообразие и самого движения, и его вожаков, групп «активистов (militants)», по Собулю. Сытин впоследствии скорректировал оценку, а в разговоре со мной объяснил выпячивание роли «бешеных» «диссертационными соображениями»; диссертационная конъюнктура, понятно, отражала самым нормативным образом конъюнктуру идеологическую.

«“Бешеные” – группа предпролетарских революционеров, возглавлявшая в 1792–1793 гг. борьбу народных масс Парижа за удовлетворение своих социально-экономических требований», – писал Сытин в статье, предназначавшейся для третьего издания БСЭ. Статья была отклонена, вместо нее был принят мой вариант, по поводу которого Сытин уточнил свою позицию: «Было движение городской бедноты, во главе которого оказались (в числе прочих) Ру, Леклерк, Варле, Лакомб (курсив мой. – А.Г.)»[1029].

Однако ведущая тенденция в советской историографии выводила на руководящую роль якобинцев во главе с Робеспьером и его соратниками, которые, в отличие от «бешеных», располагали общенациональным политическим авторитетом и общефранцузской организацией (филиалы Якобинского клуба были по всей стране), а главное – государственной властью, что делало якобинцев наиболее подходящим символическим прототипом для большевиков. Эта аллюзия, в свою очередь, сакрализовала якобинскую диктатуру.

Отстаивая роль «бешеных», Сытин шел против течения, но ему, к счастью, не пришлось подвергнуться той «выволочке», которую учинили в Соцэкгизе Захеру, изуродовав его монографию в угоду господствовавшей якобинистской схеме (и в меру издательской культуры) (см. гл. 3). Однако, к сожалению, Сергею Львовичу отчасти из-за господства этой схемы, не удалось издать свою монографию. Материалы его диссертации были опубликованы лишь в нескольких местных изданиях и, разумеется, представляют теперь библиографическую редкость[1030].

Основоположения диссертации здесь сохранялись, а сталинские цитаты заменялись цитатами из Ленина. Без всякого ущерба для смысла! Ибо, как говорил в беседе со мной Захер, все, что у Сталина было верно, взято у Маркса – Энгельса – Ленина, а то, что было сочинено им самим, то неверно. Вероятно, Сытин разделял подобное отношение к советскому марксизму времен культа.

В споре Ревуненкова со «школой Лукина – Манфреда», как называл своих оппонентов Владимир Георгиевич (потом – «московской школой»), Сытин занял особую, независимую позицию. Он упрекал Манфреда в упрощенном толковании ленинского высказывания о «якобинцах с народом», ставшего своеобразным символом веры и программным положением для оценки якобинской диктатуры и ее лидеров.

«Вы знаете, – обращался Сытин к участникам упомянутого симпозиума 1970 г. в Институте истории, – много прекрасных аллегорических скульптурных групп, символизирующих[1031] союз пролетариата и крестьянства. Можно ли эти аллегории использовать для характеристики союза якобинцев и народа? Отвечать приходится решительным “нет”. Союз якобинцев с народом могла бы олицетворить лишь группа людей, которые в силу железной необходимости крепко держатся одной рукой друг за друга, а другой рукой наносят соседу ощутительные удары. Это был временный союз классов-антагонистов или же предшественников этих классов, и он реализовался в ходе борьбы между союзниками (курсив мой. – А.Г.)»[1032].

Вместе с тем Сытин не принимал толкование якобинской диктатуры как антинародной с тотальным противопоставлением лидеров якобинцев народу (при отождествлении эбертистов с «бешеными»), которое выразилось в сочинениях Ревуненкова. «Попытки сблизить эбертистов и “бешеных” на почве единого понимания равенства затруднительны, так же как затруднительно утверждать, что Робеспьер толковал равенство в чисто буржуазном духе. В действительности все было гораздо сложнее», – убеждал Сытин.