Историки железного века

Одновременно Адо раскрыл пределы этого натиска, показав, что не только политика якобинцев («половинчатая», «ограниченная» их буржуазностью или мелкобуржуазностью, как провозглашала советская историография предшествовавшего периода), но и настроения и устремления значительной части самого крестьянства препятствовали радикальному разрешению аграрного вопроса в духе «loi agraire» или, говоря по-русски, «черного передела». Адо категорически высказывался против утверждений, что радикально-уравнительные побуждения были присущи крестьянству «вообще». Для Адо социальную базу радикального эгалитаризма представляла исключительно безземельная и малоземельная беднота[1145].

Решительно пересмотрел Адо и вопрос об аграрных итогах революции, принципиально важный для определения самой ее сути. Ученый полностью отказался от идеологических штампов сталинского времени о том, что революция не могла дать народу ни хлеба, ни земли и что французские крестьяне своим энергичным участием добились лишь замены феодальной эксплуатации капиталистической и победоносно сменили «полукрепостную» зависимость на господство «буржуазного капитала». Напротив, Адо по духу оказалась ближе высокая оценка Кропоткина: «Крестьянин наедался досыта в первый раз за последние несколько сот лет. Он разгибал наконец свою спину! Он дерзал говорить!»

Особенно примечательна близость двух отечественных историков, когда они подчеркивают предпочтительность революционных итогов во Франции по сравнению с Англией. Благодаря удару, нанесенному крупной собственности, Франция, доказывал Кропоткин, сделалась «страной самой богатой по распределению своих богатств между наибольшим числом жителей». И национальное богатство здесь создают не мировая торговля и эксплуатация колоний, а любовь крестьян к своей земле, их «уменье с ней обращаться», трудолюбие[1146].

Признавая неполноту крестьянской победы, выразившуюся в сохранении господства крупного землевладения, и связывая с этой незавершенностью аграрной революции отставание Франции в индустриализации, Адо подчеркивал важность завоеванного для крестьян и благотворность их победы для страны. Убежденность в прогрессивности крестьянского хозяйства и крестьянского натиска, поскольку тот способствовал его укреплению и реализации заложенных в этом типе хозяйствования больших возможностей, противопоставила советского исследователя большинству западных ученых, которые отождествляли и отождествляют исторический прогресс с полным торжеством в аграрной сфере крупного производства и экспроприацией непосредственного производителя. Этот же, «английский» путь считала, вслед за Марксом, столбовой дорогой для истории Нового времени и марксистская историография.

Острее всех почувствовали новаторский характер труда Адо французские марксисты. Пересмотрев прежние оценки (о «реакционности» крестьянских устремлений), они, начиная с Собуля, поставили вопрос о крестьянском «дополнении» к классической концепции Французской революции. Так, возникли понятия революции крестьянской по форме, буржуазной по содержанию и даже «буржуазно-крестьянской» революции. На этой же основе, с учетом сохранения крестьянства как социальной общности, преобладания крестьянского хозяйства и самого типа непосредственного производителя в аграрной экономике страны в ХIХ – ХХ веках получила развитие концепция особого, «французского» пути формирования капитализма[1147].

О том, что Адо на высшей точке взлета своего творчества оставался в русле советского марксизма, свидетельствует, на мой взгляд, участие в идеологической борьбе с «ревизионистами» и, особенно многозначительно, его критика эволюции Ричарда Кобба.

Профессор ведущего советского университета принял активное участие в развернувшейся в СССР в 70-х годах идеологической кампании против антикоммунизма и антимарксизма, выбрав свои мишени. То были Коббен, Фюре, Ле Руа Ладюри и менее видные историки соответствующего направления[1148]. Не следует считать это участие вынужденным в силу известного принципа партийности советской науки.

У выдающегося советского историка, сформировавшегося в марксистской школе и создавшего свой капитальный труд о крестьянских движениях на основе классово-формационного подхода, безусловно преданного революционной традиции, были и личные мотивы для вмешательства в идеологическую борьбу с «ревизионистами». «Отторжение»[1149] – удачное слово, которым ученик Адо определил его отношение к критике последними основоположений «классической», марксистской, советской, наконец, историографии.

Притом советский историк стремился и умел быть добросовестным историографом. «Как правило, Адо не просто критиковал западных историков, с которыми не был согласен: он одновременно и представлял их читателю – подробно и взвешенно», – пишет Бовыкин. Соглашаясь с замечанием Т.С. Кондратьевой «он умел ценить своих противников», автор работы о взглядах и личности Адо уточняет: «Оппоненты… априорно вызывали у него уважение; единственным известным мне исключением был, пожалуй, только Р. Кобб»[1150].