Историки железного века

Вообще при своем революционном прошлом фанатиком Яков Владимирович отнюдь не был. И.А. Новосельская поведала о том, как находившийся на подпольной работе в Германии Старосельский пропустил некое партийное мероприятие из-за того, что в Берлинской опере давали премьеру. Возникла у меня по этому поводу вольная ассоциация. Когда у Тургенева спросили мнение о Кропоткине, которого он хорошо знал и которого уже именовали чуть ли не «апостолом» террора, писатель сказал: «Если бы ему (Кропоткину. – А.Г.) по жребию пришлось совершить террористический акт и он, идя на это, услышал бы по дороге пение соловья, то я уверен, что он непременно бы остановился… И не знаю, совершил ли бы он террористический акт… Нежная, чуткая художественная душа»[190].

Успешно выполнявший различные партийные поручения и задания, ожидавший карьерного продвижения (опять же, по «Сентиментальному роману»), Старосельский «жил активно и упоенно и собирался жить так без конца». А затем, сменив аппаратную деятельность на науку, отдался ей с тем же энтузиазмом, который сохранил до самого конца[191]. А.А. Долинина подмечает: вечером опера, днем книги. Как говорили домашние Анны Аркадьевны, Старо-сельский упорно работал в ленинградских библиотеках над книгой о Великой французской революции.

И это в разгар Большого террора, уже репрессированный, переживший следствие, заключение, предупрежденный об угрозе нового ареста. Подлинно с удавкой на шее или с «анакондой на люстре», по «не нашей» метафоре из судьбы наших предшественников. Подвиг? Подвижничество, во всяком случае.

А вот мнение Юлии Викторовны Гусевой, сложившееся уже в недавнее время после внимательного прочтения рукописи Старосельского «Борьба за народоправство в буржуазной демократии» (той самой книги, работу над которой упоминает Долинина): «Умный человек, разделявший догматы марксизма и притом обладавший определенной независимостью мышления… Испытывал подлинное сопережевание к участникам событий и движений, которые он описывал. Вещь не очень часто встречающаяся, но, на мой взгляд, очень ценная в исторических работах»[192].

Историки марксистского направления, по крайней мере те, кто изучал прошлое Запада или Востока, как правило отличались хорошим знанием иностранных языков, некоторые – свободным владением. Старосельский штудировал сочинения Руссо в оригинале, еще лучше по-видимому знал немецкий. «Ходил по комнате и наизусть шпарил “Фауста” по-немецки», – по «Сентиментальному роману».

При этом, если для Фридлянда, Лукина, Далина (так же как для Захера или Щеголева) пребывание во Франции стало заметным этапом в научном творчестве, то Старосельский, судя по его отчету о командировке, был разочарован. Вместо запланированных шести месяцев ему предоставили три, да еще пребывание в Париже сократилось, ибо, по его словам, «денег, отпущенных на 3 месяца, хватает на 2 только при максимальном сокращении потребностей». В результате «безнадежная задолженность многим лицам и учреждениям»[193].

Посочувствовать Я.В. можно, но его претензии были, что называется, не по адресу. В секции общей теории права и государства, где он работал, его командировке придавали большое значение. В письме в секретариат Комакадемии подчеркивалось, что секция ходатайствует о командировке на 1928 г. «только товарища Старо-сельского Якова Владимировича». Объяснялось, что он «по заданию секции больше двух лет работает над темами “Организация революционной диктатуры” и “Исторические иллюстрации к учению Ленина об организации революционной власти на примерах Великой французской революции, Парижской Коммуны, 1905 года и Октября»”», что Старосельским «проработаны все труды и материалы, имеющиеся в СССР» и что «окончательная разработка темы «возможна только по архивным материалам, находящимся во Франции»[194].

Подобные ходатайства рассматривались вначале комиссией по загранкомандировкам. При рассмотрении «дела» Старосельского десятерым претендентам вообще было отказано, а семерым предложено ехать за свой счет. Старосельский остался в списке (с неясной пометкой карандашом)[195]. И секретариат президиума Комакадемии уведомлял Комитет по заведыванию учеными и учебными учреждениями ЦИК СССР, что Старосельский «командируется за границу (Париж) с научной целью»[196].

Задания, данного секцией, Старосельский не выполнил. Впрочем, оно выглядело чересчур общим, чтобы человек, не знакомый с архивной работой, мог сориентироваться. Итог – вместо работы в архивах общее «знакомство с порядками Национальной библиотеки и некоторое знакомство с Национальным архивом». Сделал около 500 страниц выписок, по собственному признанию «на 9/10 сработанных уже в Москве, но стимулированных Парижем». Видимо, в Париже обратил внимание на издания, которые оказались в книгохранилищах Москвы.