Историки железного века

Считаю решающим, однако, мнение самого ученого. Когда я занялся вплотную эбертистами, он порекомендовал мне эти книги для освещения их борьбы с Церковью[348]. В 1960 г. Захер предложил для серии научно-популярной литературы Издательства Академии наук переиздание книги «Парижская Коммуна и церковь». Редколлегия утвердила проект (при сокращении с предложенных 10 до 6 а.л.). Ученому был выслан издательский договор. Однако у него, занятого тяжелой работой с Соцэкгизом над рукописью «Движения “бешеных”», уже не было сил. Под уведомлением Издательства АН приписка рукой сына: «предложить М.Я. Домничу редактировать переиздание»[349]. Символично, что единственный из уцелевших учеников Захера 1930-х годов доцент Московского библиотечного (тогда) института Марк Яковлевич Домнич продолжил именно это направление исследований.

Наиболее крупная из книг по религиозной тематике, двухтомник «Великая французская революция и церковь» – солидный и подлинно научный труд, основанный на широком знакомстве с литературой вопроса и, как отмечал автор, на интенсивном привлечении «печатных первоисточников». Захер превосходно понимал сложность отношений с католической церковью в революционную эпоху и, допуская, что в его работе могут оказаться «многочисленные недостатки», заранее благодарил «за всякую критику и помощь при разрешении стоявших перед ним сложных и порой запутанных проблем»[350].

В целом труд соответствует тенденциям в мировой историографии того времени, заданным работами Альфонса Олара. Думается, именно обращение Захера к творчеству этого выдающегося французского историка стало для него своеобразной инициацией в области религиозной истории: в 1925 г. Я.М. написал предисловие к переведенной на русский язык книге Олара «Культ разума и культ Верховного существа». При всех экскурсах в сторону классового подхода двухтомник следовал в русле французской историографии времен Третьей республики, когда утверждались принципы свободы совести, отделения церкви от государства и школы.

Что же касается книги о Шометте, то в ней лишь один из разделов посвящен дехристианизаторской деятельности руководителя Парижской коммуны, а в целом перед нами биография этого левого якобинца, до сих пор остающаяся, кстати, единственной монографией о нем на русском языке. Не случайно именно ее, наряду с «Бешеными», Захер стремился переиздать после возвращения из ГУЛАГа.

Мотивируя необходимость второго издания, Захер отмечал отсутствие специальной литературы, книг или статей о Шометте за прошедшие три десятилетия и то, что автор предлагает читателю «пересмотр… старого содержания с точки зрения новых, во многом изменившихся, установок автора»[351]. По религиозной тематике он в этот период опубликовал лишь подготовленную еще в 30-е годы статью о дехристианизаторской деятельности Фуше, который выступал одним из застрельщиков этой кампании и оказал влияние на Шометта.

После 1931 г. наступил спад. В.П. Золотарев подсчитал: в 1921–1930 гг. Захером опубликовано 73 работы, в 1931–1938 гг. – 9[352]. В середине 30-х годов и у научного сообщества, и у Захера забрезжила надежда на то, что худшее позади. Я.М. вернулся в 1936 г. профессором на родной истфак, стал готовить докторскую диссертацию. «Афины и Апокалипсис»[353] назвал тот период ленинградский профессор Я.С. Лурье: «Афины» – восстановление исторического образования, «Апокалипсис» – Большой террор. Есть еще один яркий образ, иллюстрирующий судьбы творческой интеллигенции при деспотических режимах – «анаконда на люстре»[354].

На рассвете 8 октября 1938 г. семейство Захера, проживавшее все на той же Моховой[355], было разбужено сотрудниками УГБ НКВД: Я.М. арестовали. Привлекли его по делу «антисоветского меньшевистского центра» в соответствии с показаниями, выбитыми (в буквальном смысле[356]) у его друзей – «тенишевца», медиевиста Николая Николаевича Розенталя и профессора истории древнего мира Сергея Ивановича Ковалева[357]. Не случайно вторым названием процесса стало «дело профессоров». Перед Военным (!) трибуналом Ленинградского военного округа 19 сентября 1939 г. предстали, кроме Захера и Ковалева, еще пять преподавателей истории ленинградских вузов: А.Н. Шебунин, М.Н. Мартынов, С.В. Вознесенский, Н.Н. Андреев и А.М. Розенберг.

Почему признавшие свою принадлежность к «меньшевистскому центру» и давшие показания на Захера были освобождены либо до суда (Розенталь), либо после него (Ковалев) и почему заодно с Андреем Николаевичем Шебуниным осужден был только Захер? Вознесенский скончался в заключении. Мартынова, Андреева и Розенберга суд оправдал в ходе пересмотра дел после смещения Ежова.