Историки железного века

Было еще несколько писем. Последняя открытка – 1 марта 1963 г. – заканчивалась на середине: «Мне очень тяжело писать»[532]. Потом телеграмма Зои Ивановны: «Яков Михайлович скончался четырнадцатого похороны семнадцатого 14 часов». По просьбе Кобба, с которым Я.М., по ее словам, «был в больших друзьях», она обстоятельно описала события 14 марта. Утром началось желудочное кровотечение, потребовалась операция, на которую Я.М., несмотря на больное сердце, охотно дал согласие. Зое Ивановне сказал, что «смерти он не боится, только бы умирать не в сознании». Но и такое избавление ему было не суждено. «Скончался в полном сознании и светлом разуме»[533].

Сколь различными были судьбы советских историков первого поколения, даже вылетевших из одного гнезда – школы Кареева! Ровесник Я.М., его однокашник, начинавший свою профессиональную деятельность в те же ранние 20-е годы в том же военно-политическом заведении, Владимир Владимирович Бирюкович (1893–1954) по внешним признакам проделал гораздо более благополучную карьеру. Избежал и ГУЛага, и увольнений с работы. Награжден высокими орденами.

Удача? С точки зрения житейской – безусловно. А вот с точки зрения творческой реализации сложнее. Испытывая более значительные сложности с освоением марксистского метода, Владимир Владимирович критический период внедрения его в советскую историографию, когда у Захера выходили книга за книгой, пропустил, ничего научно значимого между 1923 и 1938 гг. не опубликовав. Звездный час наступил для Бирюковича в конце 30-х. Он разрабатывает концепцию французского абсолютизма, защищает по ней докторскую диссертацию, становится начальником кафедры всеобщей истории Военно-политической академии, ему присваивают звание полковника. Вступает в ряды ВКП(б) и даже с принципиально партийных позиций критикует оставшегося беспартийным коллегу (см. гл. 4). Увы, это не спасло при очередной политкомпании. Возглавив сектор новейшей истории Института истории, Бирюкович выступил редактором книги дипломата и историка Б.Е. Штейна «Буржуазные фальсификаторы истории (1919–1939» (1951). А автора на излете «космополитчины» арестовывают. В опалу попал и редактор, его дело было отправлено в Комитет партконтроля. Бирюкович скоропостижно скончался, не узнав о прекращении «дела».

В некрологе говорилось: «Ушел крупный специалист по истории Франции, замечательный воспитатель молодежи, обаятельный человек»[534]. Все верно! Тридцать лет преподавания, ученики (среди них А.Д. Люблинская), учебные пособия. Несколько новаторских и содержательных статей. И… ни одной монографии.

* * *

Март 1968 г., «пражская весна». Прошу Поршнева прийти на мою защиту. Борис Федорович отвечает: «Благодаря Вашей работе процесс генезиса якобинской диктатуры прояснился, но меня больше интересует процесс ее крушения». Захер и Поршнев далеко не были антисоветчиками – напротив, глубоко советские люди[535]. Оба приобщились к культуре партийности, и никогда не принадлежавший к правящей Поршнев в большей мере, чем Захер, мог считаться «беспартийным большевиком». Люди разных поколений, историки различной научной формации. А вот сошлись на одном – интересе к крушению диктатуры и роли, которую сыграла в этом утрата поддержки масс.

Глава 4 Системосозидатель Б.Ф. Поршнев [536]

Если определить характер творчества и тип научного мышления Б.Ф. Поршнева (1905–1972) одним словом, думаю, это «системность». Cреди историков он был уникальным исследователем-мыслителем, деятельность которого направлена на разработку и формулирование определенной познавательной системы. Создававшаяся им «система истории» – один из самых значительных в советской историографии примеров «системосозидания».

Остаются остро актуальными две ведущих оси поршневской «системы истории»: идея единства всемирной истории и активная роль общественного сознания в историческом процессе. «Когда говорят о всемирной истории, – писал Поршнев, – имеют в виду три аспекта. Во-первых, подразумевается, что она цельна и едина во времени – от ее начала в доисторические времена до наших дней. Во-вторых, подразумевается, что она цельна и едина в смысле охвата живущего на земле человечества, т. е. является всеобщей историей живущих в каждый момент рас, языков, народов. В-третьих, подразумевается цельность, полнота, единство многогранной общественной жизни.

Общественное бытие и общественное сознание, политика и культура, войны и мирный быт, лингвистика и психология, словом, все человеческое должно быть охвачено во взаимосвязи»[537].