Истребитель

Великим утешением был для него мальчик Саня, прекрасный мальчик, неожиданно добрый, и жалко было, что он все время с нянькой. У Тани съемки, театр, шефские поездки опять же. Таня тоже была хорошая, зря он про нее плохо думал в разное время, она была не виновата в том, что она не Поля, вообще не летчица, и несколько раз у них все было замечательно, просто это не то и не так. С Полей, как в ту последнюю ночь в тайге, могло вообще ничего не быть — и все-таки это было полней и лучше всего, что было с Таней. Но получилось так, как получилось, и надо было летать, в полете Петров забывался, только иногда в ясную погоду на хорошей скорости на больших высотах начинал выть. Там все равно никто не слышал. Он выл: как же так, как так. Общий воздух, а летаем все время мимо, никогда не можем совпасть, как эти, честное слово, в сказке, когда он совсем уж было превратился в сокола в надежде закогтить ласточку, но тут она стала ягодой. Несовпадение. Получался от этого воя какой-то нервный подъем, и Кушкин ему сказал однажды: что-то ты, брат, вылетаешь за пределы разумного. Новый истребитель хорошо работал, он помогал истреблять то, что лежало в Петрове тяжелым грузом. Ужасным грузом, надо называть вещи своими именами.

И тем не менее было у него чувство, что все изменится, что он как-то Полю выслужит. Он читал сыну — еще ничего не понимающему, но говорят, что надо ребенку читать, он все равно запомнит, — сказку про Ивана, который выслужил себе Василису, и сын вдруг заорал, заплакал, вероятно, давая тем понять, что Иван все правильно сделал. Устами младенца, а в данном случае луженой его глоткой, глаголет истина. А потому, когда Петрова назначили начальником сборов по слепым полетам истребителей, он странно возрадовался, не иначе предчувствие. Стартовать предстояло из Дягилева на И-15, славной простой машине, незаменимой для учебы, — Петров ее отлично знал, составил план полетов, все шло рутинно. И тут ему стало известно. Та-дам! Запело все. Он много раз клялся, что, если их встреча состоится, он будет совершенно равнодушен, но когда узнал, что прибыла штурман Степанова, не просто штурман, а майор, орденоносец, почетная пионерка многих школ и автор книги «Записки штурмана», то было у него чувство, что он может теперь летать без всякого самолета. И первая мысль его была — что это нарочно так сделано, что он выслужил-таки себе это право. На самом верху. Что ему нашли возможность в такой вот завуалированной форме сообщить: да, теперь разрешается. Ну что с вами делать. Если вы не можете друг друга не любить, если все вокруг видят, насколько ты не в себе, — год спустя-то можно, правда ведь? Прошел ведь год без недели, вот они как все подгадали. Не могло же так получиться само. И при первом взгляде на Полю Петров понял: она только этого ждала, только этого. Никак иначе они не могли встретиться. И дальше вернулось то же нарастающее счастье, которое было по пути из Хабаровска: все лучше, все лучше будет! И когда он узнал, что летчик Хващеватов, в паре с которым должна была летать Поля, не явился по причине болезни живота, — Петров сразу понял: подстроено. И как прекрасно, деликатно подстроено! Кому надо — поймет, а кому не надо — не догадается. Однако знающие люди знают и то, что Хващеватов не мог страдать животом, это было немыслимо, он на спор камни глотал, уверял, что может переварить железный болт. И Петров пообещал самому себе, что назавтра закажет Хващеватову торт, огромный торт, — Хващеватов был сладкоежка. А в торт вложит болт, это будет шутка.

— Ну что же, — сказал Петров, — раз товарищ Степанова осталась без пары, придется мне стариной тряхнуть. Полетите со мной, товарищ Степанова?

— Что с вами делать, — ответила Степанова, счастливыми глазами глядя на него. — Вы только не лихачьте очень сильно.

— Что вы, какое лихачить, — сказал Петров с исключительной серьезностью. — Боевая задача, отставить фокусы.

Они взлетели третьими, в восемь двадцать. Было запланировано два полета — в первом она под колпаком, он корректирует в открытой кабине, во втором корректирует она; ну, с таким штурманом он бы слетал в Комсомольск и обратно, а не то что в деревню Высокое. Уселись, завелись.

— Поля, — очень громко сказал Петров еще на земле, — у тебя есть кто-нибудь?

— Будто не знаешь, — ответила она звонким голосом.

— Не знаю.

— Ну и дурак.

— Что дурак, — ответил Петров, — так это точно. Знаете вы, майор Степанова, что я с момента этого полета уже с вами не расстанусь, в чем клянусь вам сыном?

— Глупости вы говорите, комбриг, — сказала Поля.

— У тебя точно никого? — спросил Петров уже голосом собственника.

— Дурак и есть, — ответила она, то ли смеясь, то ли плача.

— Ну, — грозно сказал он, — поехали.

Они вернулись через полчаса, поменялись, Петров перекурил, и в девять часов десять минут опять улетели.

12.