Истребитель

Гриневицкий и Голубев расписались в книге почетных гостей, причем Грин записал «Greatings!» — что было неправильно, но странно соответствовало духу величия, который их объединял. Они были великие ребята — те, что искали золото, и те, что перегоняли крылатую машину из одной части света в другую. Гриневицкий сказал тост, по духу что-то вроде арии тореадора — «Тост, друзья, я ваш принимаю, тореадор солдату друг и брат!», — и хотя многократно отнекивался, его принудили выпить чашу дружбы. Спирт оказался беспримесным и даже легким, совсем не тем, какой, случалось, Голубев пил в Москве. Оленину он ел не впервые и различий не заметил. Зато ему показалось, что язык он теперь понимает гораздо лучше. Золотоискатели рассказали, что настоящие сокровища должны скрываться на шельфе, но они достанутся сыновьям или внукам; Аляска богата не только золотом, но и платиной, и цинком, и все это пригодится, в том числе авиации. Разговор перешел на авиацию. Грин сообщил, что до выхода в космос остаются годы, максимум десятилетие, золотоискатели уважительно покивали. Один из них, Стейтон, признался, что до пёреезда на Аляску был школьным учителем, детей ненавидел, а настоящую жизнь почувствовал только здесь. Климат, конечно, климатом, но такой красоты тоже больше нигде нету. Гриневицкий широким жестом позвал разрабатывать прииски у нас, пообещав: у нас тоже красота. Вспомнили, сколько американцы понастроили в последние годы, сколько народу спасается от депрессии на стройках Сибири, — такого масштаба, признал мэр, у нас еще нет; так у нас и уровень был ниже, снисходительно признал Гриневицкий, есть от чего отталкиваться. Потом пели: золотоискатели надрывно исполнили балладу о машинисте паровоза, который спас пассажиров своего поезда в Вогане, Техас, и негры, которых никто не угнетал, спели необыкновенно красивый псалом. Грин ответил своей «Козак млодый», Голубев впервые в жизни пожалел, что толком не учился ни на чем играть и не знает народных песен, и вспомнил только «Калинку-малинку», которую, как оказалось, знали все.

Когда их препроводили на ночлег в гостиницу — для края света она была дивно комфортабельной, как и аэродром, где свободно могли взлетать и садиться три машины, хотя такого нашествия техники в Джуно отродясь не бывало, — Голубев не удержался и завел политический разговор: все-таки зря отдали Аляску, за которую дали золотом меньше, чем — он показал осведомленность — стоил тогда средний нью-йоркский небоскреб. Грин, который начал было задремывать, вдруг вскинулся и выдал такой длинный монолог, которого Голубев от него сроду не слыхивал. Ты не видишь всей истории вопроса, сказал Грин с неожиданной пламенностью. Аляска — это крюк, который заброшен в их тело. За этот крюк мы теперь их притянем. Что Европа? Европа давно мертва. Есть два великих материка, ранее соединенных через полюс. На полюсе была земля. О да, солидно сказал Голубев, я читал, Обручев. Обручев мало знает, отмахнулся Грин. Я изучал вопрос. На карте Меркатора есть материк. Свидетельства о Гиперборее находим во всех древних источниках. Америка была соединена с Россией, и Россия всегда стремилась в Америку, нам же рассказывали в Калифорнии. Мы были общей землей, в Арктике была своя Антарктида, от нее остались рассыпанные острова. Варченко в двадцатые годы находил памятники. Ну, это долго. На самом деле наша миссия, — Голубев представить не мог, чтобы Гриревицкий заговорил о миссии, — построить трансарктический путь и навсегда связать Америку с Россией. Мы два братских народа, мы свежая кровь. Они и мы, вот кто способен спасти. В Германии фашизм, в Италии фашизм, там вырождение, потому что разучились работать, потому что неинтересно больше познавать, последний их приличный летчик погиб в Адриатике в 1931 году, разбросав листовки над Римом. Америка — вот будущее, и Сталин это понимает. Всё, кроме арктической программы, — отвлекающие маневры. Надо отвлечь от главного — от поисков арктического пути; мы прокладываем воздушный, Шмидт — водный. Признаться, сказал Грин, понизив голос до конфиденциального шепота, от чего у Голубева волосы зашевелились на голове, — в Северную Землю я не верю, и сколько ее ни ищи, все зря. Но отыскать оптимальный морской путь, задружиться с этими хлопцами, переманить изобретателей и сделать из них будущих наших агентов — это да. Аляска — залог сближения; через Аляску мы уже сейчас можем перелетать хоть в Лос-Анджелес, а постепенно ухватим и весь континент. Социализм в Америке будет построен еще прежде нашего выхода в космос: вопрос пяти лет, предпосылки назрели. Рабочее движение ширится, а депрессия — ты сам видишь, что сделала депрессия. Мы этим полетом сделали больше, чем в свое время первая Российско-Американская компания. И все, все полярные затеи только для этого, потому что черта ли в самом полюсе? Много про это не разговаривай, а впрочем, тебе и самому уже очевидно. Возьми наших лучших: Эйзенштейн, Ильф и Петров — куда все они поехали? Ты думаешь, учиться у Голливуда? Нет, все это десант...