Истребитель

Самолеты прилетели ровно в половине третьего, первый повредил лыжу из-за ледяного бугра, другие два приземлились без накладок. Привезли письма, газеты, забрали на каждый борт по десять человек и, кое-как поправив лыжу, улетели. Следующий рейс отложился – не было погоды. Седовцы за это время расчистили новый аэродром, и 26 апреля самолеты прилетели за остальными. Они торопились с отлетом – погода портилась. Остающиеся тосковали, рассмешил их только корабельный плотник, с которого перед самым отлетом свалились штаны – он слишком много всего набил в карманы. Подумай, штаны! На самом деле плотник просто сошел с ума, это и понятно: по возвращении, думал он, надо будет отчитываться за гвозди, часть гвоздей он использовал, когда строили домик для зимовщиков (Господи, когда это было?!), но часть осталась, и за них, бормотал плотник, надо отчитаться. Он набил гвоздями все карманы ватных штанов, потом ему показалось, что самолеты улетят без него, и на бегу штаны – ах! и увы! Он присел, подбирая гвозди, – и все покатились. Ну это надо, на морозе упали штаны с гвоздями! И когда те, кто остался, вернулись на корабли и с бесконечной тоской думали о том, как через два часа их товарищи ступят на твердую землю, слова «Штаны упали!» время от времени заставляли их истерически хохотать.

– Все думаю, – спросил Ладыгин доктора, – для чего столько льда?

– Чтобы вы представляли, – ответил доктор, помедлив, – как будет выглядеть Земля, когда все кончится.

– Советские выживут, – уверенно сказал Ладыгин, и доктор не возразил.

6

Следующее лето – назовем его периодом между зимовками, чтобы это не выглядело издевательством, – было полновесным, подлинным безумием, с ума сошли все, и временами это даже было бы смешно. Бровман мог восстановить этот период только по рассказам участников, но они помнили мало; впрочем, то, что они писали потом в книгах, было вовсе не похоже на правду.

В первые дни после отлета счастливцев все, скрупулезно дозируя, чтоб на подольше хватило, читали письма; из журналов вырезали картинки и вешали по кубрикам; составили тщательную опись доставленной еды. Как известно, нет ничего аппетитнее перечня припасов. Обещали горы, доставили кучку: четыре кило двести пятьдесят граммов мороженой смородины, четыреста тридцать восемь лимонов, тоже мороженых, девять кило прессованного яичного порошка, пять с граммами кило шоколаду, семь с половиной кило порошкового молока, но тридцать семь килограммов сушеного луку – первого средства от цинги – и столько же витаминного желтого драже: сначала сладковатого, под оболочкой липкого, а после рассасывания – интенсивно кислого, там внутри была аскорбинка. Был еще килограмм мороженой клубники, которую общим решением вручили Ладыгину – он ходил мрачнее всех, ибо по письмам жены увидел, как ей на самом деле тоскливо. Она вела подробнейшую хронику дрейфа, флажками отмечала по карте их передвижение, – мороженая клубника навсегда обладала теперь для капитана Ладыгина вкусом обиды; он поделился, конечно, со всеми, но большую часть скормили ему, сами удовлетворились смородиной.