Когда «мессершмитты» ушли на север, ко мне подошла машина с польскими офицерами, которые доложили, что западная окраина аэродрома занята частями польской дивизии. Они сообщили, что видели бой двух «яков» с двенадцатью «фокке-вульфами», который продолжался до самой земли, до приземления летчика, выпрыгнувшего с парашютом, что летчик обгорел, ему оказана первая медицинская помощь и он отправлен в польский полевой госпиталь, который находится километрах в 12–15 от аэродрома.
Когда я назвался, польские товарищи любезно предложили мне автомобиль, на котором я осмотрел подготовленную посадочную полосу и места стоянок. На этой же машине меня доставили в госпиталь, где находился В. И, Скупченко, Василий Иванович был весь забинтован, особенно сильно у него обгорели лицо и руки. Врачи рекомендовали оставить его в госпитале, но Скупченко умоляюще просил забрать его, и я уступил его просьбам.
Но это был поистине «день невезения». На обратном пути наш «кукурузник» еще дважды атаковали Ме-109, и мне снова пришлось виражить вокруг башен, костелов, высоких зданий и даже вокруг деревьев. Забинтованный В. И. Скупченко ничего не видел, но все чувствовал и прекрасно понимал ситуацию. После посадки он сказал, что лучше провести десять боев на истребителе, чем сидеть пассажиром на По~2 да при этом еще и ничего не видеть… К счастью, Василий Иванович вскоре подлечился, поправился и продолжал летать.
Конечно, все эти события в какой-то мере были следствием нашей самоуспокоенности, за что мы чуть было тяжело не поплатились. Чтобы спасти товарища, нам с майором Свитневым пришлось вести бой на пределе возможностей, как в старые трудные времена. Не действуй мы столь активно и решительно, мы бы и боевого друга потеряли, и сами бы оказались в тяжелом положении.
Фашистская столица лежала под нами в руинах — считанные дни оставались до конца войны. Но она еще продолжалась. До последнего дня. И об этом, конечно, никогда не следовало забывать.
День 29 апреля был последним, когда гитлеровская авиация проявляла еще какую-то активность. В этот день истребители воздушной армии провели 67 воздушных боев и сбили 46 вражеских самолетов. Наши потери составили 2 самолета[26].
30 апреля в Берлине продолжались упорные бои. Наши войска занимали квартал за кварталом. В этот день над рейхстагом было поднято Знамя Победы. Но противник еще не капитулировал.
Истребители воздушной армии в воздухе с немецкой авиацией в этот день уже не встречались. Наша дивизия должна была прикрывать бомбардировщики Ту-2, по из-за сложных метеоусловий вылет их был отменен.
В ночь па 1 мая 10 транспортных самолетов противника сбросили грузы окруженному берлинскому гарнизону. Днем над городом появлялись небольшие группы «фокке-вульфов» — от четырех до шести самолетов.
2 мая утром сдался в плен командующий обороной Берлина. По требованию нашего командования он подписал приказ берлинскому гарнизону о капитуляции. Началась массовая сдача в плен фашистских солдат и офицеров. Наши войска полностью овладели Берлином, была окончательно ликвидирована франкфуртско-губенская группировка.
1 и 2 мая нашей дивизии боевые задачи уже не ставились. По моему распоряжению полки (по одной эскадрилье от каждого полка) несли боевое дежурство.
3 мая личный состав дивизии производил перебазирование на аэроузел в районе Ораниенбурга. В этот день произошло боевое столкновение группы руководящего и технического состава 133-го гвардейского истребительного авиаполка (20 человек) с группой гитлеровцев (30 человек), не подчинившихся приказу о капитуляции. Почти четыре часа пришлось вести с ними бои в районе аэродрома Вензекендорф, на который должен был перебазироваться полк. В конце концов 22 оставшихся в живых фашиста сдались в плен. С нашей стороны потерь не было.
С 3 по 8 мая войска фронта продолжали наступление в западном направлении, уничтожая отдельные части и группы гитлеровцев, которые стремились сдаться англо-американцам и оказывали сопротивление нашим войскам. 240-я истребительная авиадивизия в эти дни боевых задач не получала.
Говоря о некоторых итогах завершающей схватки с гитлеровским фашизмом, касающихся борьбы в воздухе, следует заметить, что обстановка в целом была для нас благоприятной, превосходство советских ВВС над люфтваффе было доминирующим. Перед началом операции мы ожидали более упорного сопротивления авиации противника: сил у гитлеровцев было еще достаточно, к тому же им предстояло защищать свою столицу. Однако сколько-нибудь серьезного противодействия в воздухе они не оказали. Объяснить это можно только одним: фашистские летчики чувствовали, что исход борьбы в целом уже предрешен, им уже не за что было драться. Это мы видели уже в ходе воздушных боев над Берлином, когда немецкие истребители, даже имея порой численное и тактическое превосходство над нами, вели себя пассивно.