Исцеление водой

– Не болеешь? – Она наполовину кладет на язык крекер и так и оставляет, не жуя. – На тебя-то они изрядно надышали.

– На тебя тоже.

– Неправда, – возражает она. – Когда они разговаривали, я следила за тем, чтобы держаться от них подальше. Это совсем нетрудно.

– В общем, я отлично себя чувствую. Лучше, чем когда-либо, – говорю я и украдкой касаюсь рукой лба. Кожа как будто чуть теплее обычного, меня даже немножко лихорадит.

– Нам нельзя рисковать, – принимается увещевать меня сестра, проглотив наконец крекер. – Хочу, чтобы они уехали. – Она касается своего большого живота. – Нам они тут не нужны.

– Когда, думаешь, за ними явятся другие?

Грейс пожимает плечами.

– Может, за ними вообще никто и никогда не явится. Кому охота сюда плыть, если без этого можно обойтись? – В ее словах чувствуется горечь, быстро, впрочем, приглушенная.

Интересно, а под «другими» можно подразумевать еще нескольких мужчин, что приплывут сюда на лодках под покровом сумерек? Хочется спросить это у Грейс, но я все же чересчур взволнована, и мне от этих мыслей слишком страшно.

Вглядываясь в небо до тех пор, пока не мутнеет в глазах, я замечаю еще одну птицу. Полет ее в голубой выси еле различим. Она от нас очень далеко – словно внезапный проблеск в небе.

– Грейс… – шепотом зову я.

– Что теперь? – откликается сестра, и я указываю на странное появление над нами птицы.

Грейс садится повыше на шезлонге и спокойно в нее всматривается, покуда та не исчезает из вида.

– Ну и что?

– Надо сказать маме, – говорю я.

– Потом, – отмахивается она. – Все в порядке.

Сейчас у нее добродушное настроение, и от этого мне даже еще больше обидно. Она низко раскладывает шезлонг, так что оказывается почти что лежа, и кладет блюдце себе на бедра, под самой выпуклостью живота. Если она внезапно дернется, то блюдце упадет и разобьется, однако я не собираюсь забирать его и ставить на стол. Просто наблюдаю, как оно потихоньку шевелится при каждом ее вдохе и выдохе, пока мне это не надоедает.

Всякий раз, стоит мне подумать: «Как же я одинока!» – это кажется все печальнее и все больше похожим на правду. Как будто мыслью можно воплотить что-то в реальность. Измыслить нечто от начала и до конца.

Жара усиливается. Оставив сестру лежать в шезлонге, я спускаюсь вниз, прохожу через закрытый от солнца, тихий дом и вскоре оказываюсь на берегу, пробираясь по гальке и каменной крошке.

Мне надо что-то делать. Хоть что-нибудь.

Наконец песок упирается в деревья, и густые метелки песколюба уступают место березам и соснам с их прохладной тенью. Этакая переходная зона, где льющийся с открытого неба зной обращается в нечто защищенное, нечто укромное.

Я раздвигаю руками высокую траву, не обращая внимания на больно жалящие колючки и крапиву. Тут где угодно могут оказаться змеи с их широко, чуть не до вывиха, разинутым клыкастым зевом. Во мне вечно чередуются чувство неуязвимости с болезненным страхом смерти. Вся наша жизнь сосредоточена на выживании. Из этого следует, что в этом отношении мы куда подготовленнее других. «Кичливая самонадеянность», – назвал бы это Кинг, будь он сейчас жив. До сих пор, оказываясь в лесу, я всякий раз выглядываю по сторонам останки его тела. Ведь очень может быть, что его поразила гадюка. Невидимый враг вполне мог притаиться среди деревьев.

Вскоре высокая трава сменяется расчищенными участками грунта. Я замедляю шаг, на случай если вдруг где остался несработавший капкан, и зорко ищу глазами пометки на деревьях, указывающие, где можно идти, а где нельзя. Довольно скоро я вижу первые такие отметки – горизонтальные насечки посередине ствола – и там задерживаюсь ненадолго, садясь на поваленное дерево у края расчищенного пятачка. Вся моя храбрость и решимость угасают. Кидаясь в самое лицо, вокруг вьются насекомые.

Тут слышится внезапный шум, я поворачиваюсь на звук – и на лесную прогалину выходит Ллеу. Один. В конце концов та часть леса, где нам разрешено гулять, совсем невелика. Должно быть, он пошел за мною следом, увидев, как я, точно в трансе, вышла из дома. И следил за мной на берегу. Подняв голову, Ллеу всматривается в лиственные кроны над нами, сияющие зеленым светом. Где-то вдалеке кто-то тихонько стрекочет – то ли птица, то ли какой-то грызун, трудно сказать.

– А где этот лес кончается? – спрашивает Ллеу, опершись на дерево.

Я его нисколько не боюсь, хотя и знаю, что должна бы.

– Он идет далеко через горы, – говорю я. – Но я покажу тебе, докуда нам можно ходить.

Некоторое время мы идем дальше, и деревьев с надсечками попадается все больше. Вдруг я чувствую на волосах, на голове прикосновение Ллеу и останавливаюсь так внезапно, что он непроизвольно натыкается на меня.

– Паук, – объясняет он. – Я вытащил его с твоих волос. Не дал слезть по шее. Так что я только что спас тебе жизнь.

Он, не торопясь, убирает паука и опускает руку.