Нехорошая привычка разговаривать сама с собой прицепилась ко мне несколько месяцев назад, когда Грейс стала все больше меня сторониться, на долгие часы запираясь у себя в комнате за соседней дверью и с каждой минутой неуловимо меняясь.
Теперь, когда нам доходчиво напомнили, что именно поставлено на карту, мама разрешает мужчинам находиться вместе с нами в комнате отдыха. Мы с сестрами устраиваемся на продавленном посередине диване. Скай едва не висит на Грейс, я усаживаюсь в уголке, подтянув одно колено к груди и делая вид, будто вышиваю. Когда никто на меня не смотрит, я просто тыкаю иголкой в ткань, на самом же деле снова наблюдая за Ллеу и Гвилом. Мужчины играют в карты, оживленно кидая их на стол, и масти так быстро мелькают у них в руках, что их почти не различить. Мальчик, выиграв, радостно смеется, и отец шутливо поддает ему кулаком по руке. Мягко и нежно. «
Получается, это «лечение любовью» так ничего мне и не дало. Ллеу подносит ко рту стакан с водой; на лоб ему падает прядь темных волос, и он сразу откидывает ее назад. Глотая, на мгновение прикрывает глаза. Я тоже на секунду опускаю веки. Мать и Грейс вяжут полосатые вещички для будущего новорожденного, а Скай играет сама с собою в «ниточку», растягивая красную хлопковую нить между зубами и большим да указательным пальцами. Ну по крайней мере хоть сестры у меня обрели какое-то умиротворение.
Когда Ллеу выходит из комнаты, я сразу чувствую себя обездоленной. Отправляюсь в ванную, чтобы омыть лицо холодной водой. «Вот дурочка, – говорю я себе. – Ничего ж не выйдет».
Однако, когда я выхожу из ванной, он тут как тут – стоит в коридоре, приникнув к окну, которое открыто во всю ширь. За ним, четко проступая по мареву уходящего знойного дня, стелется с соснового леса туман.
Несмотря ни на что, я порой все же осмеливалась верить в то, что ко мне однажды придет любовь, что она непременно меня отыщет. Что она явится ко мне с океана или по воздуху. Что ее выбросит на берег, как какой-то редкостный обломок пластика, исписанный обрывками слов. Или что я подплыву на лодке к самой границе и каким-то образом вдохну это в себя. Я всегда жила надеждами. «Горький оптимист», – назвала меня однажды Грейс. Видимо, произносилось это как ругательство.
Ллеу, похоже, ничуть не удивлен моему появлению. Подняв в знак приветствия ладонь, он малость подвигается, давая мне тоже место у окна. Я пристраиваюсь рядом с ним у подоконника и чуть не наполовину высовываюсь наружу. Он спрашивает меня про горы. Их едва видно сквозь собирающиеся над лесом облака, они очень далеко отсюда.
Я не знаю, о чем с ним говорить, не представляю, какими речами можно его заинтересовать. Он спрашивает, смогли ли бы мы поехать у них погостить – но ведь у них там полно зверья, способного кого угодно растерзать, да и по-любому этого никак не сделать, так что я ничего не могу тут обещать. Мне совершенно нечего ему предложить.
– Ваша мать довольно свирепо с нами держится, – говорит мне Ллеу. – Но ты-то ведь ничего против нас не имеешь, правда? – Он протягивает руки в окно. – Уверен, ты и мухи не обидишь.
Однажды, помнится, нас едва не растерзал волк. Кинг перерезал ему горло, а потом вывесил его шкуру в лесу – в назидание другим волкам. Выглядела она как гигантская хищная птица, застигнутая в полете. С рыжим мягким подшерстком на брюхе, что со временем побурел. Кинг держал там шкуру, пока она не истлела, после чего срезал ножом.
Мне слышно, как позади меня, в комнате, отчетливо переговариваются сестры – наверное, опять о чем-то споря. Их голоса звучат мне упреком: я должна быть там, рядом с ними. Вместе мы в безопасности. Присутствие других – тоже своего рода защита.
Мужчина всем телом подается ко мне ближе, и я тоже придвигаюсь к нему. Почему бы нет? Я ничего не могу с собой поделать. Теплый запах его кожи окатывает меня волной.
Ллеу поворачивается посмотреть на меня. Пол-лица у него остается в тени, рта почти не различить.
– Знаешь, ты очень красивая, – тихо произносит он.
У меня словно что-то застревает в горле. Протянув руку к моему лицу, он убирает прядь волос мне за ухо, после чего разворачивается и уходит по коридору обратно в комнату отдыха, не сказав больше ни слова.
Я иду налить себе стакан воды и пью его в одиночестве в потемках кухни, глядя, как проплывают на фоне луны ночные облака. Потом выхожу в сад и поворачиваю к пляжу. Иду, пока не начинаю чувствовать под ногами песок, там сажусь куда придется и наискось зарываю в него руки, как будто пытаясь там укорениться.
Море неподвижное и гладкое, лишь тоненькая каемка пены видна там, где оно встречается с берегом. Мне хочется, чтобы Ллеу пришел сюда за мною следом, но это, разумеется, невозможно.