Исцеление водой

– А что с твоей матерью? – обращаюсь я к нему таким же точно тоном, как и давеча сестры в лесу. Гвил сразу мотает головой, но я вовсе не пытаюсь его обидеть, я спрашиваю его безо всякой злобы. – Где она?

Он снова мотает головой, на этот раз даже сильнее.

– Я не хочу о ней говорить. – На глазах у него выступают слезы.

Я подхожу к нему поближе, чувствуя, как снова подступает к горлу тошнота. Сестры за моей спиной напряженно следят за мною.

– Малыш, – вновь подает голос Скай, – это всего лишь вопрос.

Ллеу любил ее достаточно сильно, чтобы создать от ее плоти еще одного человека. И она любила его достаточно сильно, чтобы пройти через все то, что довелось перенести Грейс – эту полную крови и диких, животных криков комнату. Доказательство их любви сидит сейчас передо мною – уже совсем в слезах, с мокрыми щеками. И во мне внезапно вспыхивает злость. Я ужасно ревную из-за внезапного осознания того, что он для меня значит, и из-за той, другой, любви, на которую я никогда не смогу претендовать.

– Расскажи нам о своей матери, Гвил, – продолжаю я. – Расскажи о ваших женщинах.

Мы втроем обступаем Гвила, касаемся руками его рук и плеч, пытаясь успокоить, слегка подталкиваем его назад. Он, несомненно, слишком мал еще, чтобы причинить нам настоящий вред, и осознание этого факта наполняет нас внезапной эйфорией. Мы никакие не чудовища и не пытаемся разорвать его на части. Мы просто женщины, которые хотят кое-что понять.

Пожалуй, мне следовало бы добрее быть к нему. Теперь я понимаю: чтобы Ллеу любил меня больше, мне надо было больше любить Гвила. Я везде, где только можно, потерпела неудачу, я все могла бы сделать лучше… Руки у меня тянутся к мальчишке еще отчаяннее, лихорадочнее. Он уворачивается от наших ладоней, начинает отбиваться, причем уже настолько сильно и резко, что может сделать больно.

– Оставьте меня в покое! – вскрикивает он на высокой ноте, и мы сразу отступаем. – Уйдите!

Он встает и быстро уходит за диван, садясь на свое обычное место. Слышно, как он плачет, и на какое-то мгновение я даже чувствую себя пристыженно, однако вскоре звуки за диваном затихают.

Немного погодя Гвил исчезает из комнаты. Мы очень сожалеем, что позволили ему уйти без малейших объяснений, что оставили его одного, не успев загладить свою вину, так и не доказав ему, что мы вовсе не те, кого надо бояться или ненавидеть.

Мы с сестрами играем в «камень, ножницы, бумагу», определяя, кому достанутся последние крекеры, после чего от скуки и усталости ложимся вдоль дивана на ковер. Грейс включает маленький светильник, окутывающий ее оранжевым сиянием.

Трудно сказать, сколько времени мы так лежим, но в какой-то момент мы понимаем, что на дворе уже темно, а Гвил так и не вернулся. Самим нам очень страшно выходить из комнаты, и мы все дожидаемся, когда придет Джеймс. Увидев в комнате нас одних, тот лишь пожимает плечами, решив, что Гвил пошел искать отца.

Когда же возвращается Ллеу, то ребенка при нем не оказывается. Мы с сестрами то и дело проваливаемся в сон и, чтобы этого не случалось, начинаем вонзать в ладони ногти или пинать пятками стулья, ударять в пол, потому что уснуть – значит остаться беззащитным. Джеймс выглядит сильно озадаченным.

Вот так, в одно мгновение все меняется.

Широко светя фонариками, мы обследуем пространство вокруг дома. Оглядываем все и везде. Пожухлая трава под ногами на лужайке оказывается уже довольно высокой. Такая же попадается нам в руки, когда мы шарим за кустами, за деревьями в саду. Ллеу ни слова не произносит, разве что время от времени выкрикивает имя сына. Я хорошо понимаю, что сейчас его лучше не трогать и даже не приближаться.

На пляже тоже никого, у пирса одиноко покачивается наша гребная лодка. Волны издают негромкие посасывающие звуки. Мы с сестрами молча переглядываемся: нам вспоминаются совсем другие поиски.

– Ч-черт… – роняет Ллеу, когда мы безуспешно заканчиваем проверять в угольном отсеке. С силой пинает ногой ком земли и резко отворачивается от нас, глядя в небо. – Черт!

Может, мальчишку поглотила сама земля? Может, так же поглотила она и нашу мать? Может, нас всех тут забирают поодиночке?

Что-то тайком прокралось в наш дом и сожрало их живьем. Необъяснимое отсутствие матери и исчезновение Гвила сливаются в одну мрачную тайну. Мне делается очень страшно. Ллеу не плачет, не кричит, но лицо у него сурово и взгляд тяжел. И когда мы обходим сад по внешней границе, видно, что внутри у него что-то разворачивается. Как и у всех нас, впрочем. Снова и снова Ллеу хриплым голосом выкрикивает: «Гвил!!!» И мне уже не справиться со своей тоской, со своей растущей паникой – и я даже не знаю, где моя и где его, Ллеу. Любовь сделала меня эгоцентричной, сделала отвратительно жадной и ненасытной, так что я и не способна мыслить уравновешенно.

Когда я падаю, споткнувшись о торчащий крепкий сук на окраине леса, не кто иной, как сестры поднимают меня с сухой земли.

Вернувшись в дом, мы снова собираемся в комнате отдыха, все в поту и пыли. Мы с сестрами хотим уйти к себе, однако Ллеу встает и перегораживает нам выход.