Исцеление водой

Сама не ведая как, я забираюсь в лодку, видя, как темнеет моя обувь от уже давно собравшейся на дне воды. И напоминаю себе, что готова сделать все, что он только захочет.

Я уступаю Ллеу место на веслах. Лодка с ходу начинает подтекать, но я уже понимаю, что мы в ней ненадолго.

Воздух кажется душным. Где-то высоко над нами слышится какой-то резкий звук – или это у меня в ушах? Трудно сказать. Море кажется чересчур даже спокойным. Я крепко вцепляюсь руками в бортик лодки, пока не чувствую, как немеют кончики пальцев.

– Чего ты так боишься? – не выдерживает Ллеу. – Я, черт возьми, даже расслабиться не могу, когда ты так себя ведешь.

– Я не боюсь, – уверяю я его.

– А я вижу, что боишься. Вон какая вся напряженная. В чем дело? – Он ударяет веслом по воде и еще громче спрашивает: – Чего боишься?

Я запоздало замечаю у него на поясе нож. На дне лодки, вокруг его ног, вьется змеей уже намокшая веревка. Дыхание у меня делается мелким и резким, и я понимаю, что умру, даже если он и пальцем меня не тронет.

Ллеу глядит на меня пристально.

– У тебя прямо какой-то приступ паники, – едва ли не с удивлением говорит он.

– Я умру.

– Ничего подобного. Все с тобой будет хорошо.

Наклонившись вперед, он берет меня за руку, прижав свои пальцы у основания моей ладони, и я вся замираю. Но все, что он делает, это вслух отсчитывает пульс, пока мое дыхание не делается вновь нормальным.

– Здесь остановимся, – объявляет Ллеу, опуская весла вниз.

«Я никогда не отойду от дома дальше этой черты. Никогда не пересеку нашей границы. Никогда больше не оставлю своих сестер».

Возможность сделки? Или претворение грез в реальность? Или то и другое сразу? Вокруг ног набирается промозглая влага, видна отметка поднявшейся к щиколотке грязи. И я наконец мысленно возношу молитву за себя саму.

Благодарю за все мои дни под здешним солнцем. За морские анемоны и идеально ровные камни под ладонями, за холодную воду, скользящую по рукам, и за удивительное чувство очищения, и за рывок к поверхности, молниеносный, взрывной. И за птиц, парящих в небе над деревьями, и за горячий шифер крыши подо мной…

Подняв глаза, вижу, что Ллеу смотрит на меня в упор. Немыслимо, как это могло мне показаться, будто у него добрые глаза! Мое тело вечно меня обманывает!

– Надо бы уже вернуться, – говорю я.

– Я устал грести. Не хочу пока что возвращаться, – отвечает Ллеу, не отрывая от меня глаз. – А мы не слишком ли тут близко к дому? Нас оттуда, часом, не увидят?

Мы, конечно, довольно близко, но я все же мотаю головой. Он тянется ко мне, и я принимаюсь расстегивать ему рубашку.

Вскоре он на мгновение, словно задумавшись, замирает и берется за веревку. И я понимаю: вот он, мой конец! Даже с моими натренированными легкими я не продержусь в этой воде дольше двух минут со связанными руками – и меня охватывает великое спокойствие. В тот момент, когда он, обмотав мне запястья, закрепляет узел, я думаю: «Что ж, это не самый худший в мире вариант». Да, жизнь за жизнь. Я всегда была готова отдать свою жизнь за сестер.

– Доверься мне, – роняет он. – Тебе понравится.

И я отдаюсь на волю скорбящему мужчине, позволяя делать со мной все, что ему хочется. Крепко зажмуриваю против солнца глаза, обнаруживая под веками круги красного света, и просто жду. В какой-то момент ко мне даже возвращается отголосок былого наслаждения, и сердце начинает радостно подскакивать в груди, потому что он, вероятно, все так же меня любит.

Внезапно вспоминается, как в один из первых дней после исчезновения матери я отдыхаю на лежаке, усталая и разморенная, и вполглаза приглядываю за сестрами. В какой-то момент – видимо, перегревшись на жаре, – я отключаюсь и некоторое время сплю на краю угловатой тени. Будит меня Ллеу, усевшись ко мне на лежак и прихватив меня пальцами за лодыжку. Причем трогает ее он очень нежно. Касается легонько так, бездумно – и тут же уходит. А я еще долго боюсь пошевелить этой ногой, пока не начинает в ней покалывать. Такая вот, еще одна, нездоровая реакция.

Развязав на мне веревку, Ллеу быстро одевается и, снова отсев от меня, опускает лицо в ладони. Несколько мгновений тянется молчание. Я колеблюсь, не сказать ли ему те три слова, что я так старательно в себе вынашиваю. Сможет ли это что-то изменить?

– Это было в последний раз, – говорит наконец он. – Теперь уж однозначно.

– Почему?

– Лайя… – Он еще ниже опускает голову в ладонях, потом резко вскидывает и смотрит на меня в упор: – Мы не можем дальше этим заниматься. Я ведь уже все тебе объяснил.

Я решаю все же сказать ему эти три слова – вдруг это как-то да переменит его решение. Произношу их очень, очень тихо.

Ллеу оборачивается, глядит на наш дом, потом снова поворачивается ко мне.

– Мне казалось, ты будешь невосприимчивой ко всей этой дребедени, – в отчаянии произносит он. – Думал, ты не такая, как все они.

В его голосе явно сквозит что-то еще, и лишь через несколько секунд я понимаю, что это отвращение.