Исцеление водой

Оказывается, в вашем знакомстве нет ничего особенного. Они знают тебя уже не один десяток лет. В свое время ты даже внушал им страх. Будь ты человеком совсем иного склада, то мог бы выйти против пяти сотен душ. Мог бы просто стряхнуть их с себя, точно дохлые тушки.

Я ожидаю услышать, что именно Ллеу подбил тебя послать его с братом сюда. Но нет! Оказывается, это Джеймс решил оказать тебе услугу. Ллеу увязался просто за компанию. И ты милостиво на это согласился. Ведь он ни за что бы не захотел увидеть своего братца мертвым. Так что это тоже было проявление любви. Если мы вообще что-то узнали в этой жизни, то это и есть сплошные проявления любви. Только вот мне от этого не легче.

– Кинг считает, что твоя жизнь здесь обречена на неудачу, – говорит мне Джеймс. – Кинг решил, что для всех вас самое лучшее – это все начать заново.

Мне непонятно, что он под этим подразумевает. Наша жизнь – это наша жизнь.

Джеймс начинает плакать опять, отчаянно и безнадежно, как будто сознавая, что от его признаний ситуация ничуть не улучшилась. Что его душу уже ничто не облегчит.

– Я слишком много тебе наболтал, – с горечью произносит он и цепко берет меня за руки.

Я на мгновение закрываю глаза.

– Мы никуда не поедем, – говорю я ему. – Ты даже не знаешь, что за человек Кинг.

– Знаю, – качает он головой, – ох, как знаю, уж ты мне поверь. И мне ужасно жаль… – Он так заходится в рыданиях, что на миг даже не способен говорить. – Я правда очень сожалею о том, что мы причинили и тебе, и всем вам.

Подвинувшись поближе, я обхватываю его рукой. Он сразу хватается за меня, точно утопающий. Одной рукой я легонько поглаживаю его по спине, другой же шарю под подушкой. Сдвинув пальцами пистолет, нащупываю нож. Он настолько острый, что на днях я порезала им себе палец и даже едва это заметила. Ранка была на редкость аккуратной.

Это самый тихий и спокойный вариант, и именно он кажется мне наиболее правильным. Мне надо выживать, как ты меня всегда учил.

Голова Джеймса еще покоится на моем плече, и платье уже намокло от его рыданий. Я чувствую в себе какую-то неведомую прежде безжалостность, беспощадность – или, может быть, она всегда сидела во мне, просто ожидая момента опасности. Может, ты первый ее в нас разглядел и прав был насчет нас с самого начала?

Я заношу руку.

Как странно, что порой случаются вещи, которые словно к чему-то тебя в дальнейшем готовят. Когда я подношу клинок к его шее и, нацелившись прямо под ухом, вдавливаю и оттягиваю к подбородку, я вполне могла бы вспомнить о том, как ты поднимал за ноги кур и перерезал им горло. Безголовые, они еще бились и вырывались, а ты посмеивался над ними, складывая их на краю берега, так чтобы море слизнуло их кровь, приняло это подношение. Остальные птицы с крапчатыми перьями в страхе сбивались в кучку.

Или я могла бы вспомнить, как ты свежевал кроликов. Одним точным разрезом от горла до хвоста. Влажные их тушки походили на очищенную мякоть фруктов. Мы перестали есть кроликов из-за высокого уровня токсинов в их мясе. Ведь кролики могли убегать далеко за пределы территории и потом возвращаться.

Но вместо этого мне вспоминаются сумрачные комнаты, где ты старался как мог меня спасти. Где исцелял меня от душевных потрясений. Вспоминаются твои крупные ладони у моей головы, ощупывавшие мне череп на предмет ненужных воспоминаний – тех вещей, что мне совсем не следовало знать. И вымышленных, и кем-то посеянных в моем сознании, и вполне реальных. Машина из металла, с огромными колесами, испускающая клубы дыма. Небо, утыканное высоченными, тесно стоящими зданиями. Бледная женщина, замертво упавшая на террасе, со светлыми волосами, разметавшимися по лицу.

Вспоминаю сестер, выстроившихся вместе со мною и матерью для ежегодного семейного портрета. И тебя, устанавливающего на треногу фотокамеру. Тебя, проявляющего фотографию в крохотной ванной комнате при выключенном свете в кювете с реактивом. Тебя, крепко, слишком крепко обнимавшего меня порою в этой кромешной тьме. Кто станет беспокоить мужчину за серьезным делом! Мне нравились эти чересчур крепкие объятия, хотя раньше мне ничего подобное не нравилось. Фотографию потом торжественно выставляли в комнате отдыха. Мужчина на ней не запечатлевался. Задача мужчины – создавать документальное свидетельство. И, безусловно, курировать всю нашу жизнь.

Вспоминаю, как ты погружал нас в бассейн вместе с Лайей – еще тогда, когда мы с ней, казалось, были одним человеком, разделенным надвое, точно расщепленное по самой сердцевине дерево. Вспоминаю, как каждый вечер, когда это начало у нас практиковаться, я испытывала жуткий, до дурноты, страх. Вспоминаю лицо Лайи напротив моего лица, когда нас удерживали под водой. Лайя тянулась ко мне, пытаясь взять за руки, чтобы я перестала корчиться. Она всегда справлялась с этим лучше меня. Тогда все казалось проще. Мы принадлежали друг другу, и вопрос о том, куда уходит любовь, для нас еще не стоял.