Исцеляющий миры. На расколе миров. Часть 1

— Отличная реакция, ксионец! — Девушка одобрительно похлопала пришельца по щеке, растянув пять угольно-серых отпечатков. Рукава Адама от таких объятий тоже замарались, но, чернее всего, конечно, был нос Габриэль.

— Я только постирал рубашку! — расстроился Адам.

Габриэль одолела лестницу, полукругом выходящую в холл первого этажа и дошаркала до входной двери.

— Адам, не напомнишь, зачем я здесь? — почесала она макушку.

— Эм, спасение мира?

— Ах, да! Спасибо, Адам. У тебя блестящая память! — Габриэль повозилась с замком и в провальном потуге надавила плечом на дверь.

— На себя.

— Что?

— Дверь. В другую сторону. — Адам проявил инициативу и открыл дверь. — Ну и как ты собралась спасать мир? — вздохнул он, утомлённый выкрутасами подруги.

— Смотри и увидишь! — Габриэль медитативно прикрыла глаза и зависла.

Ничего не происходило. По двору гулял ветер, вздымая травинки, пробившие себе путь к солнцу прямо на мощеной дорожке. Бурьяны, до которых разросся годами нестриженный газон, сонно поколыхивались — видимо, тоже невпечатленные клоунадой девушки. Серебристый «Фольксваген» за низеньким желтым забором с непричастным видом грел в тепле полудня свой помятый капот, будто предчувствуя, чем закончится фокус его бестолковой хозяйки.

— Ну как, Адам? Что думаешь? — поинтересовалась Габриэль, не открывая глаз.

— Я думаю… тебе стоит проспаться, — ответил тот, скрестив руки на груди.

Габриэль высунулась из дверного проёма на крыльцо, и результат минутного мыслительного труда её не удовлетворил:

— Как же так?..

— Рискну спросить, что это было? — Адам заранее знал, что ответ будет глупым.

— Я хотела постричь газон силой мысли. — В унынии Габриэль добрела до дивана и измученно свернулась на нём клубком.

Адам не знал плакать ему или смеяться:

— Откуда взялась столь вздорная идея?

— Вчера, прежде, чем тебя ранил мутант, мне подумалось, что я могу менять реальность силой мысли. Вроде у меня даже получилось, но… маленько кривовато. Вернее — абсолютно криво! — Габриэль утопила себя декоративными подушками, и далее её голос звучал приглушённо: — Я хотела всех спасти, но мой дурацкий мозг представлял совсем не то, что я хотела. Теперь я чувствую себя виноватой за то, что случилось с тобой и профессором.

— Подождите-ка минутку, — заинтересовался Адам. — Ты полагаешь, что мир, в котором ты жила, изменился из-за тебя, твоего воображения?

— Я это не исключаю. Ты сам сказал, что я — центр всего.

— Это не совсем то, что я имел в виду…

Габриэль вынырнула из-под подушек и нацелила взгляд на Адама, меланхолично прислонившегося к спинке дивана.

— Я знаю. Просто я думала об Оливии и о том, что я писала в своем детском дневнике. Ну знаешь, как бы здорово было жить в мире, где я одна и никто не капает мне на мозги наставлениями о том, какой я должна быть и как поступать! — Габриэль скорбно посмотрела на люстру-вентилятор под потолком. — Когда я была маленькая, мне мерещилось лицо на потолке, прямо над моей кроватью. Мы тогда спали с Оливией в одной комнате, и она ничего такого не видела. Лицо появлялось постепенно, словно вылупляясь, словно кто-то выдавливал его с крыши. Сначала это была неприметная ямка, потом она приобрела очертания глазницы, и так со временем я начала видеть полноценный нос, рот, скулы и другие детали — не слишком детализированные, но выразительные, как у маски…

— Жутковато…

— Ага. Я тоже поначалу побаивалась лица и плакала по ночам, потому что мне никто не верил. Но однажды оно заговорило со мной. Оно было немногословно, но всегда с пониманием выслушивало о том, как прошёл мой день. Мы подружились.

Адам закашлял в кулак:

— Прости, что? Ты подружилась с жутким лицом на потолке?

Габриэль сердито свела брови на переносице:

— Оливия обещала, что если я не перестану выдумывать всякое разное, то расскажет всё родителям и меня запекут в психушку! Уж не знаю, почему и как, но лицо с тех пор больше не говорило со мной. Я думаю, лицо разозлились на меня, поскольку в последнюю нашу ночь оно хмурилось и будто силилось вырваться из потолка, нависнув надо мной так низко, что я испугалась и зарылась с головой в одеяло и подушки. Думаю, лицо все-таки освободилось, потому что после этого оно никогда не возвращалось. Что, думаешь, я чокнутая?

— Нет, Габриэль, — не согласился с ней Адам. — Я задумался о другом… Предположим, лицо всё же — не плод богатой детской фантазии, а ты в самом деле умеешь оказывать влияние на реальность. Тогда что по-твоему привело к манифестации лица над твоей кроватью?

Габриэль передернула плечами:

— В тот период моей жизни мне было очень одиноко…

— …И ты придумала себе неболтливого друга, который мог всегда выслушать тебя и пожалеть…

— …А когда я прогнала его, то меня охватил злость к самой себе, и эта злость передалась лицу… О-о, Адам, ты гений! У меня и правда есть суперсила! Попробуем изменить мир ещё разок! — Вдохновлённая выводами, Габриэль скатилась с дивана на пол, утащив за собой подушки. — Пожалуй, я лучше прислушаюсь к твоему совету и вздремну… — прокомментировала она свою неудачу. — Спокойной ночи!

Адам глянул на настенные часы: