It Sleeps More Than Often (СИ)

— Тело Христово, кровь Христова, — стараясь избегать рутинности, Шнайдер излучает приветливость, одаривая каждого прихожанина не только дежурным пасторским благословением, но и каким-нибудь особенным добрым словом лично от себя.

Наконец с евхаристией покончено, и настоятель, следуя то ли привычке, то ли традиции, выходит на церковное крыльцо попрощаться с паствой в неформальной обстановке. С удивлением он замечает, что люди, вопреки своему обыкновению, не торопятся расходиться — они толпятся у церкви, разделившись на группки, перешёптываясь, бросая на священника странные взгляды.

Чета Дюреров подходит к настоятелю, и чопорная моложавая фрау, немного помявшись, суёт ему в руку стоевровую купюру.

— Спасибо за службу, отец Кристиф, пожалуйста, примите на нужды церкви…

— Не стоило, фрау Дюрер, вы платите налог, да и коробочка для пожертвований находится внутри, возле образа святого Николая…

— Возьмите, отец, купите новые молитвословы, или… — присоединяется к уговорам супруги отец образцового семейства.

— Пап, мам, да скажите уже ему! — взбудораженно визжит маленькая Элиза, по-детски непосредственно подпрыгивая на месте от нетерпения.

Шнайдеру вдруг становится тревожно и неуютно — отведя глаза от непоседливого ребёнка, он с удивлением обнаруживает, что все взгляды людей вокруг сейчас обращены от него. Они словно ждут чего-то.

— Отец Кристоф, — несмело продолжает герр Дюрер, — мы все просто хотели сказать Вам спасибо за… За Ваше выступление на ТВ. Мы уж думали, что за нас никто не заступится. Как хорошо, что теперь всё сообщество Рюккерсдорфа находится под покровительством такого смелого и преданного делу Господню человека, как Вы. Не пускайте сюда чужаков, пусть Рюккерсдорф остаётся таким, как есть. Таким, как был всегда. И… теперь Вы один из нас.

Дюреры спешно удаляются к своему автомобилю, и только Элиза напоследок оборачивается, чтобы выкрикнуть:

— Отец Кристоф — Вы звезда!

Ошарашенный Шнайдер долго смотрит им вслед. Выйдя из ступора, он обнаруживает церковный двор почти пустым — пока он приходил в себя, люди успели разойтись. Он собирается уже вернуться в церковь, но в дверях его одёргивает помятого вида толстяк в годах — Гюнтер, владелец местного кабака.

— Они вновь начнут копать, Шнайдер, будьте уверены, и про Александра скоро вспомнят. Держите оборону! Не предавайте память старого Майера, — Гюнтер крестится, будто бы он уверен, что Майера точно нет в живых, — церковь нашу не предавайте, и нас не предавайте. И заходите как-нибудь пропустить по стаканчику.

Гюнтер удаляется восвояси, оставив Шнайдера ещё в большем недоумении. Тот делает шаг внутрь церкви и чуть не сшибает с ног спешащую на выход старушку. Бережно поддержав её под тонкий локоток, он суёт в её сморщенную ладонь помятую сотку.

— Вот, фрау Мюллер, наймите наконец настройщика — пусть наша музыка зазвучит стройно.

Старушка широко улыбается двумя рядами белоснежных зубных протезов, понимающе кивает и бредёт прочь.

— Да, — окликает её на ходу Шнайдер, — фрау Мюллер, а кто такой Александр?

Лицо бабули вмиг меняется, становясь то ли грустным, то ли раздражённым, она секунду мнётся, и вскоре отвечает:

— Не берите в голову, отец, то было до Вас…

Кристоф смотрит вслед растворяющейся в солнечном свете дряхлой фигурке. Что творится в этой деревне? Он пока не знает. Но в любом случает — он их не подведёт. Теперь-то уж точно.

***

— Замечательно, сёстры, мы хорошо поработали! Первые сопрано — просто молодцы! Всего несколько дней, а наш “Кирие” уже звучит! Только представьте, как мы заблистаем на сводном пасхальном концерте! И не забудьте — сам кардинал Маркс там будет, мы не можем оплошать! — аббатиса Мария заливается соловьём.

Она уже давно усвоила, что ласковое слово и кошке приятно, а пряник почти всегда эффективнее кнута. Лишь благодаря её умению находить подход к людям монастырь святой Елизаветы до сих пор не расформировали — а ведь такая участь постигла десятки монастырей по всей стране за последние годы. Она разумно рассуждает, что если женщины, собравшиеся под этой крышей, настолько несчастны, или же наивны, или же чисты, или же хитры, что не нашли своим жизням лучшего применения, чем посвятить их служению Господу в аскезе и добровольных лишениях, то её святая обязанность — подогревать в них уверенность в правильности сделанного выбора. Полноватая женщина лет пятидесяти объявляет до ужина свободное время, и радостные сёстры спешат по своим делам: кто в город, а кто в кельи. Они надеются, что довольная работой над первой частью мессы настоятельница не решит вдруг втиснуть в репертуар их хора оставшиеся четыре части ординария. Это было бы уже слишком, хотя и вполне в её духе. Вместе со всеми Катарина тоже торопится покинуть помещение.

— Сестра, — окликает её на ходу аббатиса. — Епископ попросил меня передать Вам, чтобы Вы не медлили с подготовкой к этому самому… интервью.

— Пресс-конференции, матушка, — склонив голову, поправляет её Катарина.