Он приходит в себя уже в церкви. Люстра выключена, но вдоль стен расставлены несколько связок свечей, что освещают молельный зал световыми дорожками крест-накрест, подобно прожекторам на футбольном поле. Шнайдер хочет ощупать себя — он не чувствует тела, только голову, которая так тяжела, словно его мозг теперь питается не кровью, а ртутью. Руки его не слушаются — как ни напрягает Кристоф свою волю, руки продолжают неподвижно лежать вдоль туловища, покоясь на поверхности скамьи. Первое, что приходит на ум — его отравили! Накачали каким-то наркотиком… События недавнего прошлого всплывают в памяти рваными фрагментами, лишь запутывая настоятеля. Страшная догадка врывается в его сознание — это не наркотик, это наваждение! Ну конечно, воспользовавшись физической слабостью, оно напало исподтишка и теперь стремится завладеть его душой. Сердце бьётся медленно и гулко, отдаваясь в ушах тупыми толчками. Шнайдер закрывает глаза и призывает на помощь Господа. Он молится так самозабвенно, что когда прекращает, его правая ладонь уже покоится на груди, поверх распятья. Подвижность вернулась! Кристоф опасливо перебирает пальцами левой руки, затем сгибает ноги в коленях. Бёдра напряжены — мышцы, как каменные.
— Ах, отец Кристоф, слава Богу с вами всё в порядке! Везунчик Вы — дядя Гюнтер как раз настрелял уток да и возвращался с реки, а тут такое! Если бы не он… Страшно даже подумать!
— Ну иди, милая. Время позднее, ступай домой и ложись в кровать. Мама с папой скоро придут, — фрау Дюрер гладит дочку по голове, и вскоре маленькая Эльза убегает из церкви.
— Что Вы… Как… — Шнайдер подтягивает руку к карману сюртука — ключи внутри! — Как Вы попали в церковь?
— Ну, тоже мне загадка! Не забывайте, отец, что эта церковь здесь первее Вас стояла! — фрау Дюрер хохочет, как ни в чём ни бывало, и Шнайдер только сейчас замечает в её руках грязную лопату. — Вы уж извините, мы тут у Вас в подсобке похозяйничали — сами понимаете, чтобы копать, нужен инструмент.
— Копать? — один за другим сонным эхом в голове настоятеля проносятся выстрелы, отчего он даже зажмуривается. Один в спину, потом ещё один в затылок, и почти сразу же — финальный, в лоб. — Гюнтер, он! Он убийца!
Благодушное выражение покидает лицо женщины.
— Поосторожнее, отец. Здесь убийц нет. Эти двое пришли на нашу землю, да по Вашу душеньку. Чёртовы головорезы! Если бы не Гюнтер, остались бы мы без настоятеля.
Её голос твёрд и убедителен — она словно читает нотацию нашкодившему школяру. Комья земли сыпятся с лопаты на пол молельного зала. Они их закопали. Закопали трупы бандитов, будто их и не было! От невозможности происходящего Шнайдер машет головой, пытаясь отгородиться от действительности, и вновь чуть не теряет сознание. Он чувствует себя обезумевшей рыбиной, попавшей в сети. Он бы бился до последнего, но тело сковано путами, он даже дышать не может — без воды не дышится. Он просто шевелит губами, как сумасшедший. Собрав последние силы, он подбирает ноги под себя и резко поднимает корпус. Присесть на скамье получается, но голова тут же пускается водить хороводы, и Шнайдер хватается руками за край спинки, чтобы вновь не завалиться на сидение. Нужно вызвать полицию. Правым бедром он чувствует — трубка всё ещё в кармане брюк. Телефон при нём. Но звонить при безумной женщине нельзя — не позволит. Необходима хитрость.
— Фрау Дюрер, воды. Пожалуйста, воды.
Женщина вдруг замешкалась. Сперва не знает, куда пристроить лопату, затем шарит глазами по залу, прикидывая, где здесь трапезная с кулером.
— Сейчас-сейчас, отец, конечно. Вы здорово пострадали! Гюнтер рассказал, как Вы из последних сил защищали образ Господа нашего. Не оставляли его даже перед лицом смерти! Вы настоящий праведник, отец Кристоф. Повезло нам с Вами…
Она тараторит, и по тому, как удаляется её голос, Шнайдер понимает — она уже не в зале. Распахивает борты сюртука, проскальзывает непослушной ладонью в карман. Заветный аппарат в его руке. Едва не выпадает: пальцы Шнайдера не просто дрожат — они трясутся, как у дряхлого старика. Сняв блокировку, он уже набирает номер службы спасения: 112.
— Кому это вы звоните, отец, — фрау выростает за его плечом так неожиданно, что Шнайдер роняет телефон на скамью и тянется за ним вновь.
— Отдайте, — поставив стакан воды на пол, дама тянется к аппарату, захваченному скрюченными в полупараличе тонкими пальцами. — Отдайте, — один за другим она разжимает пальцы настоятеля. Он уступает. Он так слаб, что не может одолеть женщину! Прерывистый вздох вырывается из груди — вздох отчаянья и безнадёги. — Отдайте, — в третий раз повторяет фрау Дюрер, не меняя интонации.
Когда телефон уже готов покинуть ладонь своего владельца, Шнайдеру удаётся ткнуть указательным пальцем в экран, в панель набора — наугад, наобум.