It Sleeps More Than Often (СИ)

Шнайдер их не видит. Зато слышит звук ключа, поворачиваемого в замке со стороны улицы. Сосредоточившись на ощущениях, он понимает — ключей в кармане сюртука больше нет. Как нет и телефона. Он изолирован и беспомощен, и спасения ждать не приходится — кажется, даже Господь оставил его. Отец Кристоф — пленник собственной Церкви.

***

После стакана воды стало полегче. Губы смягчились, впитав в себя влагу, как увядшие лепестки — утреннюю росу. Всё ещё недвижимый, Шнайдер пробует кашлять. Не с первого раза, но всё же ему это удаётся. Тогда, в девятнадцать, когда подобная напасть одолела его впервые, врач в больнице, куда привезли его Агнес и Пауль, сделал какой-то укол, и Шнайдеру тут же стало спокойнее. Препарат, снимающий спазм мышц при неврозах — кажется, он называется амизил. С тех пор прошли годы, и Шнайдер научился жить со своими приступами — вычисляя их на ранних подступах, он предупреждает атаки молитвою, или седативными каплями, или же Пауль спасает его своими волшебными руками. Настал день, когда он остался один на один со своим наваждением. Кристоф продолжает кашлять — он надеется, что рано или поздно оцепенение спадёт, как уже спало оно с его губ.

— Шнай, ты здесь?

Снова морок! На этот раз Нечестивый пытается сбить его с толку, разговаривая голосом Пауля. Кристоф затаился. Показалось?

— Шнай, ты здесь? Ответь! Что с твоим телефоном, почему он отключен? Дома тебя нет… Ты позвонил и… Шнай?

Всё же морок или Пауль? Слишком уж складно говорит, и его добрый голос заносится в молельный зал вместе со свежим утренним ветерком. Свечи догорели, однако солнце взошло, развеяв полумрак. Двери церкви закрыты — Шнайдер сам слышал, как их запирали. И Пауль никак не мог здесь оказаться — в церковь без ключей не попасть. Да и не звонил он ему… Значит, всё же морок.

— Шнай? Если ты внутри — ответь! Или я побегу за подмогой! — в тёплом голосе Пауля проскакивают нотки тревоги.

Подмога? Только не это! Если это всё же Пауль, по наитию или напутствием Божьим оказавшийся здесь, встречаться с местными ему никак нельзя! В лучшем случае они запрут его вместе со Шнайдером, а в худшем… Слишком яркой картинкой запечатлелась в памяти Кристофа лопата, облепленная комьями дёрна.

Шнайдер издаёт какой-то сдавленный гортанный вздох. У него получилось! Тут же отлёжанная левая нога, пронизанная тысячами иголок, наконец выпрямляется, принося одновременно и боль, и наслаждение. Но откуда идёт звук? Если это Пауль, то где он, как говорит с ним? Кое-как соскользнув со скамьи и опустив ноги на пол, Шнайдер присаживается, жмурясь от головокружения. Разогнав яркие пятна, застилающие взор голубых глаз подобно кляксам бензина, плавающим на поверхности озера, Шнайдер вглядывается в дверь. Пауль и вправду там, во дворе! Он присел на корточки справа от двери и приложился губами к дыре в витраже, что осталась от камня, брошенного когда-то манифестантами. Как давно Шнайдер собирался её заделать, и всё никак…

— Пауль, тихо, не шуми! Тебя никто не видел? Где машина?

Шнайдер скрипит раненым голосом, как древний старик, и Пауль вряд ли его слышит. Встав на ноги и дав вялым стопам привыкнуть к тверди, Кристоф делает первый шаг. Бёдра и икры по-прежнему напряжены и почти не чувствуются, суставы сгибаются еле-еле. Так, опираясь слабыми руками о спинки скамей, он следует по проходу прочь от алтаря — к дверям церкви. Скрипнув ещё и коленями, он опускается на пол и тянется лицом к витражной дыре. Их с Паулем губы чуть не соприкасаются.

— Пауль, как ты здесь очутился? Где машина? Тебя кто-нибудь видел?

— Шнай, что с твоим голосом? Почему твой телефон выключен? Почему на церкви замок?

Обмениваясь шрапнелями вопросов, они просидели бы долго, так и не решив, что же делать дальше. Пауль оставил машину у дома Шнайдера, и пока шёл к церкви, кажется, никого не встретил…

— Они узнают, что ты здесь! Уезжай! Вызови полицию! Я взаперти! — Шнайдер так яростно пытается донести до друга свои мысли, что переходит на крик, тут же срывается на свист и начинает задыхаться.

— Шнай, погоди… Дождись меня.

И Пауль пропадает. Через пять минут он спускается по лестнице со второго этажа прямо в коридорчик между трапезной, запасным выходом и ступенями в подвал. Его брюки замараны каменной крошкой, ладони — ржавчиной, а за каблуком туфли тянется серая мотня старинной паутины. Вскарабкавшись по рельефной кладке, он проник в церковь через узкое коридорное окошко второго этажа — того самого, через которое они с сестрой Катариной когда-то наблюдали за нашествием манифестантов на церковный двор. Прочные металлические ставни там давно заржавели и почти намертво срослись, но задвижки на них не было.