It Sleeps More Than Often (СИ)

— Боже, что они с тобой сделали? — причитает он уже в подвале, пытаясь лишить Кристофа одежды. В душевую ему пришлось тащить Шнайдера чуть ли не на себе — шокированный внешним видом друга, Пауль не мог не заметить и скованности его движений. Шнайдер выглядит нездоровым, и дело не только в перемазанном засохшей кровью лице — его нездоровье пробивается изнутри тихим заикающимся голосом, нетвёрдой походкой и почти негнущимися конечностями. — Это твои прихожане? Они посходили с ума? Они тебя покалечили и заперли здесь?!

— Нет, — отрезает Шнайдер. — Это не они на меня напали.

Он рассказывает другу всё, что в состоянии вспомнить сам. Такой смены эмоций на смешливой мордашке Ландерса он давно не видел: сперва Пауль встревожен — внешний вид друга выбил его из колеи; заслышав об исламистах и попрании святого распятия, он до скрежета сжимает челюсти; как только речь заходит о телефонном вызове — понимающе кивает; история о сектантах в приходе, ни численность, ни суть верований которых не известна и самому настоятелю, заставляет его выжать из своих губ нервную нерешительную улыбку.

— Телефон и ключи у тебя отняли — я вызову полицию! Ты — жертва! Никто не станет обвинять человека в твоём положении. Полицейские тебе поверят, не бойся заявить на этих сумасшедших! Надо было тебе раньше мне всё рассказать, спрашивал же, — с обидой бурчит Ландерс и тянется за мобильником.

Шнайдер перехватывает его руку:

— Погоди. Это мой провал — я не разглядел еретиков в собственном приходе! Поверь, полиция их не остановит. Они движимы силой намного более мощной, чем мы можем себе представить. Я уверен — в их лице сам Дьявол бросает мне вызов! Я должен сам…

Поняв, что его друг не в себе, Пауль показушно откладывает телефон. Он позвонит в полицию позже — когда Шнайдер успокоится. Видно же, что он не в порядке. Опять нервный криз или вроде того. В церкви лекарств нет. Зато его руки, волшебные руки Пауля, всё ещё с ним. Шнайдера нужно лечить.

— У тебя здесь чистые вещи хотя бы есть? — тихонько интересуется он, откладывая в сторону грязную и почти пришедшую в негодность одежду Шнайдера. Сюртук подран, брюки целы, но вывалены в грязи настолько, что стирка их добьёт. Ворот рубахи тоже порван. На стеклянную полочку в стороне от раковины отправляется лишь распятие — Шнайдер почти вырвал его из рук друга и, прежде чем отдать, долго и скрупулёзно промывал с мылом под струёй проточной воды. Туфли с облепленными сухой травой подошвами остались у входа.

— Есть праздничное облачение, и на каждый день, а в ризнице есть и брюки, и пара сорочек… Возможно, найдётся и смена белья.

Ландерс про себя отмечает, что Шнай всё же не совсем обезумел — он в состоянии трезво мыслить, да и складывать слова во фразы ему удаётся без труда. Просто в нём сейчас борются страх, непонимание происходящего и стремление к правде.

— Садись, — командует он, нажимая Шнайдеру на плечи. Тот повинуется и опускается на пол душевой кабины, совсем голый и ватный, как скандинавская кукла тильда.

— Так неудобно, — он стесняется, но не находит сил сопротивляться дружеской заботе.

— Неудобно — это кровища, грязища и твои закоченелые конечности. Молчи, пока я буду избавлять тебя от всего этого.