— Мы — зарегистрированная общественная организация, и у нас есть права, прописанные в законе об НКО. В частности — право на беспрепятственное нахождение в местах общественного пользования. Вы не можете запретить нам доступ в церковь. Церковь — публичное место!
— Рюккерсдорфская Церковь — собственность Католической Церкви Германии. И вы здесь — персоны нон-грата. Отправляйтесь восвояси, богомерзкие… — скрипучий голос принадлежит пристарелой органистке фрау Мюллер.
— Ну, раз так, — встревает Керпер. — Ханс, ты снимаешь? Снимай всё! Их заявления пригодятся нам для суда! Раз так — мы вернёмся с полицией. Запретить доступ в церковь полицейским вы не сможете ни по каким законам. Так что…
Шнайдер и Ландерс испуганно переглядываются. Да кто вообще подослал сюда этих скандалистов? Новость о полиции наверняка взбесит местных — как бы не случилось чего похуже, чем… А если полицейские обнаружат трупы ночных набежчиков? И вдруг об их пропаже уже спохватились их собратья…
— Отец Кристоф, где Вы?
Тонкий голосок раздаётся со стороны запасного выхода. Кристоф тут же спешит на зов, и Пауль — за ним. Задняя дверь церкви, которой ни Шнайдер, ни тем более Ландерс отродясь нe пользовались, приоткрыта — на пороге стоит маленькая Эльза Дюрер со связкой ключей.
— Отец Кристоф, мои родители просили передать, что в связи с внезапной угрозой нам придётся изменить планы и провести ритуал защиты в ближайшие дни. О деталях Вам сообщат. Готовьтесь крестить Клемена, раз уж конфирмации нам не дождаться. Вот, — она протягивает Шнайдеру его безжизненный мобильник и ключи от церкви. — Ступайте домой, пока чужаки Вас не заметили. И помните: — она прикладывает палец к губам и пучит глаза: — Тссссс.
— Шнайдер, идём скорее, — поторапливает друга Ландерс.
— Боюсь, если Вы куда и пойдёте, то только к себе домой, отец Пауль. Ваша машина всё ещё там, где Вы её оставили. Поезжайте в Нойхаус и не появляйтесь здесь в ближайшее время. И без глупостей — не подводите своего друга.
Мало того, что десятилетняя девочка говорит поучающим тоном видавшей жизнь женщины, так ещё эти словечки… “Не подводите друга” — либо это кажется завуалированной угрозой, либо это она и есть. Ландерс собрался уже поспорить, но Шнайдер выталкивает его на крыльцо заднего входа, не давая ничего сказать.
— Пойдём, Пауль, девочка права — тебе нужно домой. Эльза, — обращается он к семенящей за их спинами девочке, — передай родителям, что я всё понял.
Священники держат путь к дому Кристофа перебежками, скрываясь за кустами и деревьями. Гул церковного двора удаляется, и вместе с тем — затихает. Общественники нехотя убираются восвояси, пообещав вернуться. Они вернутся — в этом никто не сомневается, и если на этот раз они притащат с собою полицию…
— Пауль, дружище, садись в машину и поезжай к себе. И ни о чём не беспокойся! И не бойся за меня! — Кристоф говорит вполголоса, будто даже газоны в Рюккерсдорфе имеют уши. Уже возле машины он крепко обнимает недоумевающего друга: — Ни с кем не связывайся. Я сообщу, как только будут новости. Пусть обезумевшие приспешники Сатаны думают, что я с ними. Обманем их, усыпим их бдительность! Господь нас не оставит! Правда святая на нашей стороне! Помни: главное — спасти мальчика! Поэтому мы не должны давать безумцам повода для поспешных действий. Ступай, Пауль, я позвоню на днях, если что… Молись за меня, мой Пауль…
Кристоф не выпускает растерянного друга из объятий. Он тараторит без умолку, скорее стараясь убедить себя, чем Ландерса, в том, что надежда есть, что всё образуется… Сквозь пелену слёз смотрит он вслед удаляющемуся фольксвагену — в который раз, но кажется, будто именно этот раз — особенный. Он щурится на солнце, и вдруг ему думается, что он не надеется увидеть друга вновь. Возможно, так тому и быть. Он спасёт мальчика, или сам погибнет. И Ландерс не должен рисковать из-за его, Шнайдера, ошибок, из-за грехопадения его прихода, из-за его личной, выстраданной миссии… Прощай, Пауль, ты самый-самый лучший, не печалься обо мне…
***