It Sleeps More Than Often (СИ)

Епископ не помнил, есть ли в церкви задний вход — он лишь планировал сокрыть там машину, но оказался приятно удивлён наличием двери. На втором этаже в одном из окошек горит свет. Уж не гостевая ли это? Ну сестра, и всё же ты потаскуха… Уже готовый увидеть зазнобу в объятьях соблазнённого ею молодого пастора, Лоренц, еле сдерживая себя, трижды стучит в дверь. Та содрогается под его кулаком, но не поддаётся — она заперта изнутри. Он повторяет своё действие. Он бы заорал что-то вроде “Выходи, прелюбодейка!”, но сохраняет самообладание в угоду самоуважению. Занеся кулак, чтобы постучаться вновь, он опускает его — за дверью слышатся шаги. Нетвёрдые, какие-то шаркающие. Жутковато, учитывая окружающую обстановку.

— Открывай дверь, бессовестная, я знаю, что ты здесь, — он явственно чувствует, как некто замер по ту сторону и выжидает.

— Господин епископ? — да, это она. Вот же сволочь… — Слава Богу Вы здесь! Слава Богу!!!

Неожиданное приветствие и спешно открывающаяся вслед за ним дверь выбивают Лоренца из колеи. То, что он видит на пороге — и вовсе лишает дара речи. Кэт, взъерошенная, потрёпанная, в каких-то нелепых шмотках, тянет к нему свои руки, а её губы дрожат! Она увлекает епископа внутрь, а тот лишь успевает дать водителю знак оставаться на месте. Так, коридорами и подсобками, Лоренц оказывается в молельном зале. Всего с десяток тонких свечей рассеивают тьму, и свет этот настолько тусклый, что с улицы сквозь витражи его не усмотреть.

— Вы нашли меня, господин, епископ, Вы приехали! Прошу, сделайте что-нибудь! Спасите меня! Спасите нас! — она захлёбывается истерикой, а Лоренц щурится, дабы лучше рассмотреть свою подопечную. На тонких кистях, утирающих влагу с глаз и верхней губы, живого места нет — костяшки сбиты, ладони расцарапаны, пальцы все в каких-то зацепках, а на запястьях отчётливо видны круглые гематомы. Её связывали. У Лоренца сносит крышу — лишь на мгновенье, которого сестра, конечно, не заметила. Никто, кроме него, не смеет её трогать. Где чёртов священник? Кто объяснит, что в этой дыре вообще творится?

— Почему ты не отвечала на звонки? Где твоя машина? — Лоренц пытается добавить в разговор хоть какого-то конструктива.

— Телефон… Машина… Там черви. Черви везде, они накидали туда червей!

Лоренц понятия не имеет, что она имеет в виду. Он даже склоняется к версии, что малышка сошла с ума. По крайней мере и выглядит, и говорит она, как сумасшедшая. Бредит. Он притягивает монахиню к себе и тут же ловит вскрик. Он лишь хотел обнять её за талию… Рубашка липнет к коже — он почувствовал это пальцами, а ведь в каменных стенах церкви совсем не жарко. Осторожно развернув девушку от себя, он задирает клетчатую материю… Христа бичевали перед распятием, а спина Катарины выглядит так, будто и к её спине приложился жестокосердный римский палач.

— Кэт, где Шнайдер?

— Он наверху. Ищет, во что бы мне переодеться, но вряд ли найдёт… Здесь нет ничего женского. Господин епископ, они убьют его — я теперь это точно знаю…

Уговорами и утешениями Лоренц всё-таки вытягивает из сестры необходимый минимум информации. В то, что она вещает, верится с трудом, но её изодранная кожа и потухший взгляд говорят сами за себя. Она не нравится ему такой — безжизненной, тусклой. Куда делась дерзость? Где огонь? Пока уставшая от пересказа Катарина прикорнула на скамье, обняв руками подтянутые к подбородку колени, Лоренц расхаживает по молельному залу. Чисто здесь и прибрано, уютно, и ни с чем не сравнимое очарование старины никуда не делось. Такой и должна быть церковь — величественной, просторной, со своей историей. В раздумьях Лоренц забредает к самым дверям, где справа от входа, рядом с коробко́м для пожертвований, висит образ Святого Николая — покровителя этого прихода. Епископ придирчиво вглядывается в икону — работа не позднее начала шестнадцатого века, изображение, выполненное в византийских традициях, потемневший серебряный оклад. Даже странно, что её до сих пор не украли. Хотя, может быть, именно это и не странно? Рюккерсдорф умеет хранить секреты. Рюккерсдорф своего не отдаёт и чужого не принимает. Пока Николай здесь, в этой церкви, ему ничего не угрожает. В отличие от трёх человек, обличённых саном, но не святых — живых пленников этих стен.

***

— Епископ… — Шнайдер щурится, хотя и зрение, и память на лица у него отличные. И всё же он не верит своим глазам: сам монсеньор, здесь, в Рюккерсдорфе, без предупреждения и свиты, да ещё и в светском! — Как Вы…