It Sleeps More Than Often (СИ)

Он оставляет её полулежать на диванчике в гостиной, а сам по-молодецки взбегает по лестнице на второй этаж. Идёт время, сверху доносится шум воды. Лоренц возвращается через пятнадцать минут, берёт Катарину за руки и, прижимая к себе, осторожно ведёт наверх. Она следует за ним безвольно, как сомнамбула, едва переставляя ноги с одной ступеньки на другую, и далее — по коридору второго этажа. И только у самого входа в ванную она внезапно оживает:

— Н-нет… Нет, только не это, только не сейчас! — мобилизовав невесть откуда взявшиеся силы, она упирается обеими руками в дверной проём, не желая переступать порог этого помещения — воспоминания живо возвращаются к ней вместе с ароматом ванильного геля для душа. Всё, что она помнит об этом месте — кровь, тампоны, унижения… Лоренц взирает на неё с недоумением, пока наконец до него не доходит причина её испуга. Он пытается оторвать исцарапанные пальцы от косяка, но тщетно — они будто вросли в отполированное дерево.

— Не стоит бояться. Я просто хочу тебя искупать…

— Нет! — теперь вместе с руками сестра упирается в дверной косяк ещё и коленкой. Последний раз когда Лоренц её “купал”, она чуть не захлебнулась.

— Ну всё, всё, — епископ раздражён её поведением, но всё же он осознаёт и свою долю вины. — Я тебя не трону! Я вообще уйду. Ты только искупайся — у тебя же вся мордаха невесть чем перемазана.

Кто ж ему поверит? Но оставив уговоры, он просто разворачивается и уходит. Сестра немного расслабляется, отрывая затёкшие пальцы от дверного косяка, лишь когда его шаги затихают где-то внизу. Она несмело ступает внутрь — ванная уже наполнена паром, отчего кожа моментально избавляется от мурашек и покрывается липким потом. Попробовав воду одним пальчиком, Катарина смелеет и погружает в неё всю ладонь — горячая вода с мягкой ароматной пеной ласкает… Ещё раз оглядевшись, она запирает дверь на защёлку и нетерпеливо скидывает одежду. Наконец-то ей хорошо. Она опускается в воду по самый подбородок, пытаясь абстрагироваться от щекочущего память ванильного аромата пены. В первые секунды кожу сильно жжёт — горячая вода проникает в едва успевшие затянуться ранки, размягчая и раздражая их. Проведя пальцами по глазам, сестра оглядывает оставшиеся на них комочки туши. Запустив пятерню в волосы, она выуживает оттуда сухую травинку. Она омывает себя так долго, сколько хватает сил, а потом спускает воду и ещё некоторое время просто сидит под прохладной струёй душа. Тело становится как бы легче, но голова по-прежнему тяжела. Как мог епископ оставить Шнайдера одного, как мог притащить её сюда, когда в Рюккерсдорфе так неспокойно? О чём он думает? Неужто, для него всё это лишь игра, а они — и она, и Шнайдер — лишь игрушки? Она вспоминает, как там, в церкви, он целовал несчастного отца Кристофа в лоб, так искренне, по-отечески — притворство, или же есть в нём сострадание? Выбравшись из ванной, она насухо вытирается, стараясь промакивать кожу, не растирая её. И всё же на мягком белом полотенце остаются несколько коричневатых полос от растревоженных царапин. В молодости, в жизни до монастыря, у неё были длинные волосы, и она часто о них жалеет, но сейчас — нет. Короткая стрижка сохнет моментально, и это настоящий подарок судьбы. Накинув оставленные на полке у ванной халат и тапочки, она несмело поворачивает задвижку и выходит в прохладный тёмный коридор. Снизу пахнет выпечкой, и живот тут же откликается невольным урчанием.

Добравшись до кухни, она молча усаживается за стол. Её ждёт тарелка с куском дымящейся шарлотки.

— Кухарка оставила яблочный пирог, — как бы оправдываясь, говорит Лоренц. На сестру он не смотрит — он занят приготовлением чая на другом конце кухни. — Я сам его не люблю, но тебе сладкое не повредит. Я разогрел…

Когда он поворачивается к Катарине, она уже заканчивает с последними крошками. Как же она, должно быть, проголодалась, раз управилась с целым куском за несколько секунд! Не спрашивая, Лоренц докладывает на тарелку ещё один — нет сомнений, с ним она тоже быстро управится. Да, не такой “романтики” ожидал он от сегодняшнего вечера…

— Вот чай. Коньяку накапать? — уловив отрицательное покачивание блондинистой головки, он лишь наливает в большую керамическую кружку с изображением Кёльнского собора терпкого травяного напитка. — Чтобы лучше спалось. Помнишь, где гостевая спальня? Как закончишь — отправляйся в кровать. Я скоро подойду.