It Sleeps More Than Often (СИ)

Дорога занимает более часа, хотя Лоренц и мчит по автобану со скоростью выше ста километров в час, предпочтя, как обычно, заплатить, чем петлять просёлочными дорогами. Наблюдая за ним, Катарина догадывается — он не гонит, а напротив — сдерживает себя. Наверное, чтобы её не пугать? Что ж, мило… Значит, Лоренц любит водить, и судя по тому, как лихо он перестраивается из ряда в ряд — водит он неплохо. Она не спрашивает, куда они едут — понятно, что путь не близкий, и пускай пункт назначения станет для неё сюрпризом. Воспользовавшись предоставленной свободой, Катарина задирает белые ноги в лёгких босоножках, уперевшись коленями в приборную панель. Кроме новенькой летней обувки Лоренц купил для неё платье — какое-то совсем уж девчачье, в таких Гвен Стефани ещё на заре своей карьеры отжигала. Цвет — красный в белую полоску, декольте не глубокое, а вот длина — почти как у форменных юбок теннисисток. Платье держится на бретелях, оголяя не только ноги, но и руки, а под ним лишь трусики. Сестра благодарна епископу за то, что в этот раз он не одарил её кружевными бюстгальтерами — с расцарапанной спиной только тугих резинок да застёжек поперёк неё и не хватало. Материя платья плотная, но мягкая — это трикотаж, и сквозь податливое полотно, свободно струящееся по измождённому телу, соски проглядывают рельефно, но не по́шло. Машина мчится вперёд, в салоне играет Дженис Джоплин, которую, однако, почти не слышно — звук на магнитоле установлен на минимальной отметке. И водитель, и пассажирка молчат. Возможно, им просто не хочется пока говорить, а может быть, от слов их отвлекает вид, простирающийся за стеклом. Дорога несёт машину в закат, и мир вокруг окрашивается розовым и тёмно-синим. Когда они съезжают к шоссе, розового уже почти не осталось — но на пороге лета сумерки длинны, и можно сказать, что вокруг ещё светло. Подрулив к самому берегу, Лоренц наконец тормозит. Машина застыла в десятке метров от невысокого обрыва, и прямо перед путниками тёмное вечернее небо сливается с тёмной гладью озера Аммерзее.

Ступив на землю и сразу же утонув в сочной траве по щиколотки, Катарина с наслаждением потягивается, разминая затёкшие мышцы.

— Хорошо здесь. Но слишком уж тихо… Где люди?

— Людей вокруг полно, только они все приезжают с других сторон озера. Туристы добираются сюда своими туристическими тропами, а не по автобану, так что на этом клочке пожалуй мы одни.

Лоренц вытаскивает с заднего сидения корзину, прикрытую какой-то белой то ли скатертью, то ли салфеткой. Сестра видела её, пока ехала, но задавать вопросов не стала: сюрприз есть сюрприз.

— Пока ты отсыпалась по утру, я успел навестить один из пригородных приходов — епископ должен быть ближе к людям! И вот чем одарили меня добрые прихожане, — вытаскивая снедь из корзины и выставляя её прямо на капот, он комментирует: — домашнее столовое вино, деревенский сыр, свежий хлеб с отрубями…

— Что может быть лучше!

Не дожидаясь приглашения, Катарина отламывает щедрый ломоть и, завернув в него несколько кусочков сыра, делает крупный укус. Лоренц смотрит, как она ест, спешно разжёвывая нехитрые продукты и запивая их вином прямо из горла бутылки.

— Подожди-ка, сейчас будет ещё лучше.

На дне корзины находится эмалированная посудина с крышкой и даже бутылочка с маслом. В посудине овощи, и Лоренц спешно кромсает один помидор перочинным ножичком, крошит туда же порванный на листочки базилик и заливает всё это оливковым маслом. Отобрав у Катарины недоеденный хлеб, он макает его в импровизированный соус и скармливает своей подопечной, заботливо подтирая пару капель пролившегося на подбородок масла своим запястьем. Когда с трапезой покончено, к наполовину опустевшей бутылке присасывается и он.

— Что, думаешь о том, как я тебя домой повезу? Или подозреваешь, что не повезу? — уловив подозрительный взгляд сестрицы, игриво произносит он. Он прав: Катарина и правда думает, что ему лучше не напиваться: автобан — это серьёзно. — Не бойся, Кэт, я буду аккуратен. Ценный груз с собой имею…

Ночную тьму рассеивает лишь свет из салона автомобиля — он же и привлекает мошкару. Вторая бутылка вина, едва початая, стоит на земле, возле переднего колеса, остатки снеди убраны в корзину, а корзина — в машину. Катарина наслаждается лёгким прикосновением ветерка к истерзанной коже — и уезжать ей совсем не хочется.

— Господин епископ? — они полусидят, опершись о капот, и смотрят туда, где впотьмах, очерченное цепочкой прибрежных фонарей, поблёскивает озёрная гладь. В камышах копошатся утки. — Давайте будем просто любовниками. Без этого вот, без всего… Ну, Вы меня поняли.

— Нет, не понял, — ухмыляется Лоренц, ничем не выдавая своего возбуждения, хотя несмелые слова сестрицы и заставляют его немолодое сердце по-юному трепетать. — Выражайся яснее.