Путь домой приятным не был — от выпитого Катарину сразу же сморило, а Лоренц так силился не напортачить за рулём, что от напряжения в его глазах лопнули пара сосудиков. Справедливо решив, что до Аугсбурга таким ходом они если и доберутся, то уже в катафалках, Лоренц срулил с трассы и забурился в какие-то заросли у обочины одинокой просёлочной дороги. Неподалёку горели окна деревенских коттеджей, и горе-водитель сам не заметил, как уснул рядом с прикорнувшей пассажиркой. Он проснулся оттого, что в его брюках кто-то упорно шарил. Очнувшаяся от дрёмы, сестра вероломно воспользовалась беспомощным состоянием своего спутника и, глотнув ещё винца из почти уже опустевшей бутылки — для настроения или для смелости — решила наконец изучить предмет, тревоживший её думы с того самого свидания в шатре возводящейся ярмарки. В ожиданиях она не ошиблась — природа наградила господина епископа не только ростом. Когда он открыл глаза, она тихонько смеялась, но вскоре захохотала громче. Лоренц тоже засмеялся. На заднем сидении они смеялись уже вместе. Тонкие белые трусики висели на зеркале заднего вида, подрагивая в такт сидению, ходящему ходуном под двумя телами, и Катарина уже совсем не стеснялась звуков, издаваемых её разогретым вином горлом. Вдруг Лоренц зажал ей рот рукой, замерев в нерешительности. Его глаза шарили по оконному стеклу, пытаясь что-то за ним разглядеть, и вскоре сестра поняла, в чём дело: где-то совсем рядом послышался звук шагов. Шаги приближались, а вместе с ними становились всё отчётливее и человеческие голоса. Шумная компания прошла совсем рядом, всего в паре шагов от беспечно брошенного в кустах автомобиля, и всё это время Лоренц не замедлял темпа, не отрывая ладони от жадных губ монахини. Она стонала в его руку, оставляя на ней свою слюну, и её накрыло блаженством, когда голоса случайных прохожих ещё не утихли вдали. В темноте и суматохе она так и не поняла, куда он кончил — про контрацептивы снова забыли, но по дороге до дома из девушки так ничего и не вытекло.
Когда она купалась, смывая с себя запах металла, дорожную пыль, пот — свой и чужой, и остатки вина, Лоренц смотрел. Уселся на табуретку напротив не имеющей занавески ванны и наблюдал, ловя каждое её движение. Его член снова стоял колом, а подслеповатые глаза жадно блестели, но он не трогал ни себя, ни гостью. А ей это нравилось. Нравилось играть с сосками, водя по ним покрытыми душистой пеной пальцами, нравилось поглаживать свой живот, спускаясь ниже и теряясь юркими ладонями между плотно сжатых бёдер. Когда она уселась на дно ванной, бесстыдно расставив согнутые в коленях ноги и направив струю душа меж них, зритель этого тайного представления заёрзал на стуле. Сама того не зная, она исполнила его заветную мечту. Лоренц любит наблюдать за девушками, ласкающими себя для него, и он готов щедро платить за зрелище. Той ночью впервые он не платил — лишь смотрел, находясь в двух шагах от истекающей влагой зазнобы, а она от него ничего не требовала. Он обхватил своей ствол, не в силах больше сдерживаться, а она с интересом наблюдала за ним, не отвлекаясь. Двойное шоу — двойное удовольствие. Наверное, это и есть взаимность.
Катарина засыпала одна — покинув ванную на ещё дрожащих ногах, она так и не дождалась хозяина дома в свою опочивальню. Сон, несмотря на хмель и усталость, приходить не торопился. Раскинув заживающие конечности по широкой постели, Катарина накрылась одной лишь простынкой и смотрела в потолок. Ей было хорошо и уютно. И она знала, что это не надолго, и оттого пыталась сохранить, запечатлеть в себе каждую эмоцию. Ведь подобного, скорее всего, больше никогда не повторится. Одна волшебная ночь между одиночеством и одиночеством. Закрывая глаза, Кэт шептала: “Не уходи”, обращая эти слова к самой ночи.
***