It Sleeps More Than Often (СИ)

Прихода лета никто и не заметил — тридцать первое мая сменилось на календаре первым июня, но для жителей Рюккерсдорфа это не значит ровным счётом ничего. День за днём Шнайдер играет свою роль, и всё чаще ему начинает казаться, что в своём замысле он преуспел. Жизнь в деревне течёт своим чередом: дети радуются каникулам и установившейся жаре, фермеры налегают на орошение, опасаясь, как бы богатые всходы не погибли от засухи, молельный зал церкви не пустует ни дня, а по воскресеньям он и вовсе полон — жители словно пережили перерождение: жадно внимают они словам своего пастора, с ещё большей готовностью выстраиваясь на евхаристию и вкушая из его рук плоть и кровь Христовы. И только пристальные взгляды Гюнтера, Дюреров и Веберов, да всё чаще задерживающаяся в церкви после служб под предлогом изучения новых партитур фрау Мюллер не дают ему забыться: он под колпаком, за ним следят. Иногда, по ночам, он, мучимый бессонницей, вздрагивает — ему чудятся шаги под окном и скрипы входной двери. А забывшись тревожным сном, отец Кристоф видит кошмары совсем уж дьявольского содержания: ему снится кровь, мясо, туши животных — словом, всё то, от чего его воротит. Однажды в присутствии органистки он обмолвился, что собирается съездить в Нюрнберг, навестить сестру, с которой давно не виделся, но старушка строгой отповедью ясно дала понять: контакты с внешним миром — под запретом. “Не подвергайте опасности тех, кто Вам дорог, отец”, — сказала она, проводя на удивление ровным, не тронутым артритом пальцем по рукаву его сутаны. Пауль звонит каждый день, но Шнайдер так и не осмелился на разговор с другом — он опасается выдать волнение и спровоцировать того на очередной необдуманный поступок, а ещё он очень боится растрогаться, услышав голос, по которому так скучает, и поэтому за непринятыми вызовами следует лишь текстовое сообщение: “Милый Пауль, не волнуйся, со мной всё хорошо. Скоро всё закончится, и мы встретимся”. Последняя фраза — сонная таблетка для друга, сам же Шнайдер в скорую встречу не верит. В глубине души он давно уже не верит, что выход есть.

Вечером первого летнего дня Шнайдер, как обычно, читает жития святых, сидя в своей кровати со скрещенными по-турецки ногами, как вдруг в дверь его жилища постучали. Нехотя он поднимается, чтобы впустить визитёров: на пороге стоит фрау Вебер:

— Простите за беспокойство, отец, но Вы срочно нужны нам в Церкви, — не ожидая ответа, она добавляет: — Облачитесь в праздничное и захватите тексты, необходимые для обряда крещения.

“Началось”, — проносится в голове у пастора. Психологи объясняют интуицию работой подсознания, клирики — провидением Божьим, но Шнайдеру природа его прозрения уже не важна: он просто чувствует неладное. Он сам за себя и один против всех, никто не придёт ему на помощь, да он никого и не позовёт. Попросив фрау дождаться его в церкви вместе с остальными, он остаётся один и, прежде чем покинуть дом, истово молится. Он просит Господа дровать ему силы не сломиться, он просит твёрдости и решимости — он просит обо всём, чего ему всегда так не хватало. Закончив молиться, он, как и было условленно, облачается в праздничное, хватает домашний томик Библии и бесполезный мобильник, и закрывает за собой дверь на ключ. Он уверен, что покидает свой дом навсегда.

Двери церкви прикрыты, но не заперты. Вступив внутрь, отец чуть не роняет книгу из рук: несколько десятков человек уже ждут его, рассевшись по первым рядам, а в центре, у алтаря, стоит Клемен. Он тоже держит книгу — знакомую Шнайдеру бесовскую писанину авторства проклятого лжепророка. Сердце падает в желудок. Шнайдер ступает в проход между рядами, и дверь за ним запирают на засов.

— Вы уже слышали, отец? Беда настигла нас раньше, чем мы успели к ней подготовиться! — глава местной администрации вещает со своего места, пристально глядя настоятелю в лицо. — Сегодня утром пришло официальное оповещение — строительство трассы через наши земли начнётся уже этим летом…

— Поля, луга, посевы, наши леса и реки, наши животные и птицы, наши люди, наша деревня — вся наша жизнь будет разрушена, — подхватывает фрау Мюллер. — Я прожила много лет, и я помню, как скончался мой благоверный супруг — старость прибрала его, но зрелище то было невыносимо. И знаете что — я не собираюсь наблюдать, как умрёт и моя деревня.

— Она и не умрёт, фрау Мюллер, — перебивает её трактирщик. — С нами Ангел, и наше будущее в его руках, а также в руках досточтимого отца настоятеля. Исполним волю Господню, ниспосланную нам через его святого Пророка, и тогда все инстанции — и региональные, ни федеральные — утеряют над нами всякую власть.

— Правда твоя, Гюнтер. Отец, — старуха обращается к опешившему священнику, — сегодня всё закончится. Сегодня Рюккерсдорф получит очередное благословение, и Вы должны гордиться возложенной на Вас святой миссией.

— Что… что вы имеете в виду? — Шнайдер изо всех сил усмиряет подкатывающую панику.

— Господин настоятель, крестите меня заново, а покрестив, отправьте меня к отцу! — радостно верещит Клемен.