Их слова доносятся до Шнайдера сюрреалистичным эхом: он не уверен, слышит ли он их на самом деле, или же ему мерещится — да оно и не важно. Он уже почти полностью парализован.
Фрау Мюллер куда-то уходит и возвращается нескоро. В её руке шприц.
— Транквилизатор. Коровке своей колю перед тем, как подвести к ней бычка — чтобы не брыкалась. Если у него нервный срыв — подлечим, а заодно и сами обезопасимся — под такой дозой он до-oлго пролежит. Бежать не получится.
Укол, должно быть, был болезненным, но Шнайдер и этого не заметил. Как ни странно, укол принёс облегчение сродни тому, что он испытал тогда, в больнице, после своего первого приступа. Когда последние из оставшихся покидают церковь, он уже почти расслаблен. Он лежит у алтаря, между амвоном и мерзким жертвенным пнём, вытянув ноги и прижав руки к запрятанному под рясой распятию.
— Вы уверены, что укол ему не навредит? Вы уверены, что одного укола хватит? — бабку окружили со всех сторон и засыпают вопросами.
— Да это бычья доза! Почти наркоз. Но коровка-то моя здорова! Будем надеяться, отец Кристоф к утру оклемается, и мы продолжим.
Закрывается дверь, скрипит в замке ключ. Огни свечей пляшут на потолке. Шнайдер пытается встать — куда там. Он по-прежнему парализован, но если наваждение лишало его тело подвижности, сковав каждую мышцу напряжением, то нынче он обездвижен вялостью. Он может только дышать и бояться.
***
Позвонив Шнаю на следующий день после инцидента с нападением и не дождавшись ответа, Пауль чуть не сошёл с ума. Сперва он лишь бродил по комнате, считая шаги, а с ними и секунды, убалтывая себя не паниковать раньше времени и заставляя думать о хорошем. Шнай просто занят: он на службе, в душе, спит, поставил телефон на беззвучный. И получив через полчаса заветное смс, почти расслабился: “Милый Пауль, не волнуйся, со мной всё хорошо. Скоро всё закончится, и мы встретимся”. Он перечитал сообщение не меньше сотни раз, да так и заснул, лёжа поперёк застеленной кровати: не снимая одежды и не выпуская из рук мерцающий мобильник. Он звонил каждый день, и всё время ответ был одинаков, и со временем радость от долгожданных сообщений сменилась тревогой: почему Кристоф не отвечает на звонки? Почему не звонит сам? Почему не рассказывает о том, как справляется со своей долей? Может быть, за ним следят, или же он и вовсе — пленник? Тревога нарастала, Пауль мрачнел пуще прежнего, нехорошие предчувствия пожирали его изнутри день за днём, а ночами проявляли себя в виде самых ужасных кошмаров.
Первого июня Пауль впервые до Кристофа не дозвонился. Не было ни длинных гудков, ни прилетающего в ответ сообщения — в трубке звучал бездушный голос оператора: телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Понадеявшись, что дело лишь в разряженной батарее, Пауль терпеливо выждал до вечера, но когда абонент не объявился и с наступлением темноты, больше ждать не стал. Каким-то тайным, подспудным чутьём он уже знал — Шнайдер снова в беде, и на этот раз всё серьёзнее, чем обычно. Поразмыслив, кто бы мог прийти к нему на помощь в столь неоднозначной ситуации, немного поколебавшись, он набрал номер совсем неожиданного человека. В таких делах все меры хороши — даже союз с врагом.
***