It Sleeps More Than Often (СИ)

Катарина в растерянности взирает на вызов незнакомого абонента — ответить? Не ответить? Господин епископ купил ей новый телефон — к старому, даже очищенному от червей, она так и не решилась прикоснуться. Симкарту пришлось покупать новую — в современных моделях используются мини-симки, но номер за сестрой сохранился. В отличие от списка контактов — он оказался похоронен вместе со старым аппаратом, и сестре приходится с нуля восстанавливать свою записную книжку. Со дня своего лесного приключения она живёт в резиденции епископа. Лоренц оповестил аббатису о том, что сестра в отъезде по заданию архиепархии, а матушка Мария сделала вид, что поверила: они уже очень давно знакомы, и общаться полутонами, читая друг друга между строк, вошло у обоих в привычку. Сестра не против такого заточения: для неё в доме епископа всё ново, и прежде всего — новой стала она сама. Ей пришлось познакомиться с собою заново. Обычно такая собранная и глубоко несчастная в своей собранности, сейчас она тонет в чувствах, доселе ей неведомых. Ей нравится сей добровольный плен — с Лоренцем она реализует всю нерастраченную ласку, копившуюся в ней годами: раздаривая её самой и принимая с избытком от мужчины. Нет, старого епископа она не любит, но она умеет быть благодарной: маленькую одиночку, которую никто никогда не ласкал, вдруг окунули в заботу с головой, и она в ней тонет, гребя всё дальше от берега. После близости, после долгих интимных бесед с епископом, таким домашним и почти понятным, когда она остаётся одна в своей новой спаленке, радость уступает место стыду. Она грешит, и прощения не будет — с этим она смирилась, ведь знала, на что шла. Её стыд — не только капитуляция духа перед плотью, но и замешательство: а справедливо ли она поступает, принимая участие епископа как должное? И что же Рюккерсдорф — пока она здесь, в тепле и комфорте, зализывает раны, телесные и душевные — возможно там, в своём приходе, погибает молодой священник, что столкнулся с силой, побороть которую ему вряд ли дано. Несколько раз она пыталась дозвониться до Шнайдера, но тот не отвечал. Она просила Лоренца отправить туда кого-то из своих людей, но тот лишь отмахнулся: всё в порядке, случись что — отец Кристоф сам бы позвонил. Катарине боязно и стыдно ещё и оттого, что сама она покидать тёплый плен епископских объятий вовсе не торопится.

И вот сейчас стоит она у окна, на втором этаже, в своей чистой спаленке, спиной к кровати, которую иногда делит с мужчиной, но чаще всё же спит одна, и взирает на незнакомый номер, высвечивающийся на экране её новенького Самсунга. Из окна видна лужайка и стоянка. И чёрный мерседес на ней — рядышком с чёрным ауди. Лоренц, как и обещал, отправил своего сподручного в деревню, забрать машину, и авто вернули ей отдраенным так, что она даже на время забыла, как копошились белые мерзости на обивке сидений. Обивку ведь тоже поменяли. А вдруг это матушка Мария звонит — сестра опасается, что не сможет соврать даже по телефону. Никогда не умела, а сейчас её выдаст голос: спокойный и умиротворённый. Матушка сразу всё поймёт. Не осудит, но Катарине всё равно будет стыдно. А вдруг звонит Штеффи? Подруга давненько не объявлялась, и Кэт даже успела соскучиться — да вот беда, не помня номера, позвонить товарке сама она не сможет. Остаётся лишь ждать, пока позвонит та.

— Алло? — несмело произносит сестра, нажав на кнопку принятия вызова. Она ожидала услышать кого угодно, но только не Ландерса. — Отец Пауль?

Руки опускаются сами собой: уж если настоятель прихода Нойхауса звонит ей, переступив через неприязнь и предвзятость, значит дело в Шнайдере. Серьёзное дело. Выслушав Ландерса, она так разволновалась, что оступившись, чуть не ударилась о ножку кровати своей не до конца ещё исцелённой ступнёй. Если она попросит Лоренца отправить людей в Рюккерсдорф, тот лишь снова отмахнётся. Но бездействовать она не может — Пауль сказал, что телефон настоятеля не отвечает с самого утра… Значит, Катарина пойдёт к монсеньору и будет умолять.

— Господин епископ, — она подкрадывается к наливающему виски в стакан Лоренцу почти бесшумно, но не настолько скрытно, чтобы его напугать. Она обнимает его сзади, закидывая ладони ему на плечи, для чего ей приходится встать на носочки. Пальцы ног моментально сводит судорогой, и Катарина отпрядывает от своего благоволителя: с одной стороны, ей физически неудобно его так обнимать — ноги-то ещё болят, с другой — неудобно оттого, что она сама себе кажется дешёвой клушей, выклянчивающей у мужчины подачки лживыми приторными прельщениями.

— Ну, чего тебе? — Лоренц усаживает её за стол и сам садится рядом, отхлёбывая из стакана — как всегда, не морщась. — Ты чего-то хотела, ведь так?

Вот она и попалась — ему её штучки так же очевидны, как и ей, и скорее всего — так же неприятны. А может, и нет. Никто не знает, что у него на уме, и став ближе к телу епископа, Катарина так и не стала ближе к его помыслам. Этот человек не открывается.