It Sleeps More Than Often (СИ)

Очередная фотография заставляет сестру вздрогнуть всем телом — пачка карточек выскальзывает из её рук и разлетается по полу. На то, чтобы собрать их все в условиях почти кромешной темноты, уходит время. Убедившись, что ни одно фото не осталось валяться под ногами, не забилось под стол или не затерялось в тёмном углу, Катарина спешно запихивает их обратно в ящик, оставив себе при этом несколько экземпляров. Разглядеть детали не удаётся, но она уверена — на фото Александр. Конечно, когда она в последний раз видела его, он был совсем ещё ребёнком, а на этих изображениях он уже слегка подросший, но не узнать его светлую головку и круглую веснушчатую физиономию она не могла. Это лицо снится ей в кошмарах. Спасибо, Штефи. Два нижних ящика оказываются пусты, и защёлкнув все замки тем же способом, каким они были открыты, Катарина торопится покинуть комнату.

Шесть фото — все, что она сумела выловить из общего вороха, и те, что нужны именно ей, отправляются за резинку чулка. Да, чулки — очень функциональная вещь. Никакого эротического подтекста — только практичность. За липкими силиконовыми резинками, прикрытыми с внешней стороны широкой полосой плотного кружева, можно спрятать что угодно: деньги, телефон, наркотики, нож… Тонкую стопку фото тоже можно. Засунув мобильник в карман одеяния и освободив руки, Катарина старательно приклеивает жёлтые ленты обратно, разглаживая дрожащими пальцами каждую складочку, прижимая образовавшиеся пузырики ногтями, надавливая плотно, пока ленты не схватываются почти также надёжно, как держались изначально.

Нужно немедленно просмотреть добытые картинки — но в её комнатке всего одна лампочка, тусклая, казённая, а здесь, в коридоре второго этажа, и вовсе могильный полумрак. Катарина решает спуститься в подвал — если Шнайдер не обманул, то там должно быть светло. Однако до подвала она не доходит: оказавшись на первом этаже, возле служебной двери, она буквально слепнет от резанувшей по глазам полосы яркого жёлтого света. Разобравшись, что к чему, она понимает: там, за трапезной, в молельном зале — светло. Там же огромная люстра под потолком, которая никогда не выключается, да и некоторые свечи наверняка ещё не догорели. Отринув меры предосторожности, сестра несмышлёным мотыльком спешит на свет. Оказавшись в просторном помещении, она, не долго думая, задирает рясу и надетую под ней юбку, ставит левую ногу на одну из скамеек и достаёт из-под резинки чулка фото. Александр в кругу людей. И это не фигура речи — люди будто окружают его, берут в кольцо. То ли нападая, то ли, напротив, уберегая от чего-то. Но то, каким образом человеческие фигуры размещены на фото, кажется неестественным. Ещё более неестественным кажется лицо Александра — испуганное, полное непонимания. Мордашка загнанного зверька. Катарина настолько увлечена анализом увиденного, что её тонкий слух упускает момент, когда в зале, со стороны центрального входа, раздаются шаги.

— Сестра Катарина? Что Вы здесь делаете?

Это Шнайдер. Стоит в проходе между двумя рядами скамей и смотрит прямо на неё распахнутыми от растерянности глазами. Есть от чего растеряться — монахиня предстаёт его взору с задранным подолом, а ножка в белом кружевном чулке непринуждённо покоится на одной из скамеек. Силясь не выдать себя, сестра осторожно просовывает стопку фото левой рукой обратно под резинку — с внешней стороны бедра, которая Шнайдеру не видна. И она не торопится опускать ногу или хотя бы одёргивать юбку.

— Отец Кристоф? Что Вы здесь делаете? — отзеркаливает сестра. Лучшая оборона — это нападение. — Я, кажется, занозу подцепила, наверное за ужином — скамьи-то деревянные. Всё не могу её разглядеть, а яркий свет, похоже, только здесь…

Она с показным равнодушием осматривает собственную ногу, поглаживая её пальцами, будто бы прощупывая на предмет настоящей занозы. Она не смотрит на Кристофа, но боковым зрением улавливает, что тот продолжает стоять, как вкопанный; он всё ещё пялится на неё.

— Кхм-кхм, — наигранно громко покашливает она, не прекращая гладить выставленную вперёд тонкую ножку. О да, лучшая оборона — это нападение.

— Пиджак оставил, в нём телефон, пришлось вернуться, спокойной ночи, — Шнайдер бурчит нечто несвязное, хватает пиджак, действительно оставленный им на скамье одного из последних рядов, и несётся прочь.