Добежав до дома, он сходу налетает на кухонный шкафчик, будто варвар, выкидывая с полок пачки с чаем и коробки с печеньем — в сторону летит всё, пока, наконец, он не добирается до того, что искал. Плацебо, которое работает — так, кажется, называет это Пауль? Крышка слетает с тёмного стеклянного пузырька, и по кухне тут же распространяется едкий алкогольно-травяной запах сердечных капель. Шнайдер вливает в рот полпузырька, крепко морщится, запивает глотком воды. Кажется, помогло. Нет, он не может позволить, чтобы оно вернулось. Только не сейчас, когда всё так хорошо складывается. Шнайдер плюхается на стул и, сложив руки в замок, с силой жмёт себе на грудь, будто бы надеясь если не утихомирить взбесившееся сердце, то хотя бы удержать его внутри. Вслед за ладонями он также плотно сжимает вместе и колени.
Уже сидя в гостевой комнатке, сестра Катарина бессмысленным взглядом вновь и вновь скользит по раздобытым картинкам. Но внимание её уже не с мальчиком на фото. Она не видела, как он на неё смотрел. Тот, что чуть не застукал её. Или застукал, но виду не подал? Навряд ли. Чуть не попалась. Чуть не испортила всё. Но нет, она не видела, как он на неё смотрел. Но, чёрт побери, она это чувствовала. Чувствовала огонь. Он поджигал её своим взглядом. На неё уже года четыре как вообще не смотрят. Серое одеяние и тяжёлый крест на длинной цепочке делают её столь же заметной, сколь и невидимой. Но вот именно так на неё не смотрел никто и никогда.
========== 4. Солидарность ==========
Проводив гостей мероприятия, отец Кристоф запирает двери церкви и спешит в ризницу.
День выдался жарким, а венчание — длительным и волнительным. Всё-таки, это его первое самостоятельное венчание, к тому же решение о его проведении далось ему с трудом. В пост не принято венчать, но молодые — местная пара с длительной историей совместного проживания, на протяжении нескольких дней буквально ходили за ним по пятам, умоляя провести обряд, не дожидаясь Пасхи: женщина на сносях, и, хотя сожительство в блуде до сего момента обоих ни капли не смущало, узнав о скором пополнении, влюблённые, подстрекаемые увещеваниями старших родственников, устремились в церковь. Растроганный таким внезапным стремлением пары узаконить свои отношения в лоне Церкви, а также неслабо замученный бесконечными визитами тётушек и бабушек невесты, истово переживающих за моральный облик своей кровинушки, Шнайдер пошёл на уступку, выставив при этом непременным условием следование наказу: в церковный пост любые торжества непозволительны. Молодые очень расстроились, ведь им так хотелось буфета под отрытым небом, плясок до утра и, непременно, профессионального фотографа; местные пропойцы расстроились ещё пуще — в Рюккерсдорфе свадьбы и похороны справляют всей деревней, а в этот раз халявного угощения им не достанется. Никаких особых приготовлении церемония не требовала: как выяснилось, даже платье невеста приобрела заранее и оттого волновалась, что каждая неделя промедления сокращает её шансы влезть в нужный размер в день венчания. Наблюдать событие явилось чуть ли не всё сообщество: увидев переполненный молельный зал, Шнайдер от души растрогался вновь. Нарядные детишки разбрасывали по помещению соцветия ранней сирени, чувствительные дамы, скрываясь, утирали слёзы умиления, время от времени поглядывая в зеркальца своих пудрениц: не потекла ли тушь? А когда под звуки недавно настроенного органа фрау Мюллер в дверях церкви, под руку с престарелым отцом, появилась сама невеста в узком белом платье, воздушной фате и действительно кажущихся хрустальными туфельках, заблестели и глаза ожидающего подле алтаря жениха. Ещё немного, и зарыдал бы сам Шнайдер. Усилием воли отринув сантименты и собравшись с мыслями, он провёл-таки церемонию по канону, чётко и безукоризненно. Уже обручённые, молодые произнесли традиционную клятву воспитывать готовое к скорому появлению на свет дитя в согласии с учением Христа, и даже от себя добавили, что будут рады крестить первенца здесь же, в Рюккерсдорфской церкви, а если будет мальчик — то назовут его в честь отца настоятеля: Кристофом. В тот момент Шнайдеру стало по-настоящему страшно, и про себя он вскользь даже взмолился: хоть бы родилась девочка!
Отец Кристоф с облегчением сбрасывает церемониальное одеяние, меняет рубашку на свежую и возвращается в молельный зал: пусть щедрые пожертвования и светлые впечатления об этом дне навевают воздушные мысли об отдыхе и праздности, но грязи гости нанесли с собой немало. Шнайдер хватается за метлу и принимается терпеливо очищать досчатый пол от цветов, салфеток, обёрток конфет и прочего мусора.
Около часа уходит на то, чтобы сгрести его весь в большие пластиковые пакеты, и, уже не на шутку уставший, Шнайдер опускается на чистый пол у алтаря, чтобы помолиться. Мысль о предполагаемом младенце, которому, возможно, не посчастливится носить его имя, никак не выходит у него из головы, и он уповает лишь на всесильную молитву, но думы вновь и вновь разбегаются в стороны, как тараканы при свете включенной лампочки.