It Sleeps More Than Often (СИ)

С детства он ненавидел своё имя, но никогда не смел этого выказывать. Хотя Пауль и говорит, мол, чего ты, Шнай, святого Кристофа даже наш нюрнбергский земляк Дюрер гравировал. А что — не всё же ему зайцев-кроликов гравировать? То ещё утешение. А его покойная матушка, добрая, милая, самая любящая на свете мама, часто любила рассказывать, как ещё будучи совсем маленькой, нянчила резинового пупса, коих серийно выпускали в ФРГ, и пупса того, естественно, звали Кристофом. Рассказывала она, как сильно плакала, узнав, что Ватикан понизил день поминовения святого Христофора, как боялась, что святого и вовсе вычеркнут из святцев, и как ликовала, когда этого не произошло. Она рассказывала сыну, что Христофор — один из самых ранних святых, что сказания о его подвигах известны ещё чуть ли не с шестого века, и как это почётно — носить имя подвижника, перенесшего самого младенца Иисуса через бурный поток и принявшего крещения от него же! Всё бы ничего, но с матушкой многие были солидарны. Шнайдер вспоминает, как, будучи семинаристом, путешествовал по святым местам Португалии на летних каникулах и, недалеко от города Фатима, встретил необычную женщину, некую Феломену. Та, в свою очередь, яро чтила святого Януария и каждый год осуществляла паломничество в Неаполь, дабы приложиться к нетленным мощам. Кристоф тогда решил не спрашивать почтенную старицу, почему у святого Януария целых два набора мощей: тот, что в Неаполе, и тот, что постоянно “гастролирует”, время от времени оказывается выкраденным, но всегда непременно возвращается, не иначе как чудом Господним. Слишком вдохновенной казалась добрая португалка. А как восхищалась она его именем! “Святой Христофор Песьеглавец — да за такого покровителя ты родителей благодарить должен”. Насчёт своего отца Кристоф уверен не был — слишком рано тот почил, и воспоминаний о себе в детском мозгу почти не успел оставить, а вот матушку он готов был благодарить за всё, но только не за дикое имя. Песьеглавец — дичь какая. Говорят, на Востоке, то ли в России, то ли в Украине, про кинокефалов и по сей день книжки пишут и даже кино снимают. На Западе с такой ересью распрощались сразу после “Золотой легенды”, а восточные христиане, кажется, и сегодня молятся на иконы собакоголового в каких-то тайных сибирских скитах. Вообще, там, на Востоке, всё такое странное, такое дикое. А однажды, после слишком уж усердного причащения, один из сокурсников поведал Шнайдеру по большому секрету, что самое дикое, что есть на Востоке — это женщины. И всё же имя его, Шнайдера, подичее любой женщины будет. Ах, если бы ему была уготовлена судьба стать рок-звездой или иной какой знаменитостью, он бы с лёгкостью имя сменил, придумал бы себе звучное прозвище, и никто бы не счёл это оскорбительным. Но он священник — он мечтал об этом пути всю свою жизнь, о том же мечтала и его покойная матушка. К священникам принято обращаться по имени, и с этим приходится мириться. Как жаль, что матушка не дожила до того момента, как он принял сан и стал полноправно зваться Отцом Кристофом. Как счастлива она была бы, как горда. Патриотка родной Баварии, она даже съездила в Кёльнский собор, изменив таким образом, по её собственному мнению, родной архиепархии — но только в Кёльне есть статуя святого Кристофора. По поверию, статуя эта оберегает от внезапной смерти всякого, кто пришёл ей поклониться. Через два месяца после нехитрого паломничества мама умерла от неожиданного инсульта. С тех пор Кристоф уже по-настоящему ненавидит своё имя, лишь молитвою спасая душу от ненависти и к самому святому.

Погружённый в обрывочные думы, Шнайдер задремал прямо у алтаря, так и не сподобившись помолиться.

***

Сестра Катарина покидает монастырь. Она оповестила настоятельницу, что свой выходной намерена посвятить прогулкам по городу, прихватила лишь небольшую чёрную сумочку из кожзаменителя и, при полном облачении, отправилась в центр Аугсбурга. Истинная цель прогулки — встреча со Штеффи, повод малоприятный, а больше всего на свете Катарина боится быть узнанной. Почти сразу после того, как Штеффи загремела в тюрьму, её бабушка, бывшая для них с братом единственным законным опекуном, скончалась, их социальное жильё вернулось муниципалитету, а малолетнего Александра отправили в приют. Теперь Штеффи негде жить, она обитает в каком-то центре реабилитации для женщин-преступниц, работает санитаркой в госпитале и она зла, очень зла. Имеет право. Вот только долгов она не прощает. Им приходится встречаться в публичном месте, и Катарина понимает, что сейчас, когда сама она уже почти публичное лицо, руководитель пресс-центра архиепархии, засветиться в компании уголовницы было бы для неё смерти подробно. Она спешит к месту встречи, почти не глядя по сторонам и не замечая, как в полусотне метров за ней, по проезжей части вдоль тротуара, медленно следует большой чёрный ауди с затемнёнными стёклами.