Итальянец

Пауло обнял его колени и сдавленным, прерывавшимся от рыданий голосом объявил, что, покуда он жив, ничто не заставит его разомкнуть руки. Вновь и вновь он взывал к стражникам: «Для чего, по-вашему, я вызвался сопровождать своего господина? Видано ли, чтобы кто-нибудь посещал это место ради развлечения? Какое вы имеете право мешать мне разделить судьбу моего синьора?»

— В этом удовольствии, дружок, мы тебе отказывать не намерены, — отвечал один из стражников.

— Нет? Ну, тогда благослови вас Господь! — вскричал Пауло, вскакивая с колен и сотрясая руку стражника с такой силой, что лишь крепкое телосложение спасло того от вывиха плеча.

— Так что пойдем-ка с нами, — добавил страж и потянул Пауло прочь от Вивальди.

Пауло принялся яростно сопротивляться, вырвался из рук стражников и вновь припал к ногам синьора. Винчен-цио поднял его и прижал к груди, убеждая с кротостью подчиниться неизбежности и не оставлять надежды на лучшее.

— Мне верится, — говорил Вивальди, — что разлука наша окажется недолгой и мы сойдемся снова, но в обстоятельствах не столь плачевных. Моя невиновность вскоре предстанет во всей очевидности.

— В этом мире нам не свидеться больше никогда, синьор мой, — рыдал Пауло, — на это лучше и не надеяться. Старая аббатиса знала, что делала, когда дала нам убежать, ей ведь после этого ничего не стоило исхитриться и схватить нас. Как будто в невиновности спасение! О! Знал бы мой старый господин, маркиз, куда нас угораздило попасть!

Тут Вивальди прервал его и сказал, обращаясь к стражникам:

— Поручаю вам моего верного слугу в расчете на ваше сострадание, ибо он ни в чем не повинен. Быть может, наступит час, когда я смогу вознаградить вас за ваше снисхождение к нему, и знайте, я оценю его в тысячу раз больше, чем милость по отношению ко мне самому. Прощай, Пауло, прощай! Ведите меня, я готов!

— О, постойте! Синьор, еще минуту… Постойте! — взмолился Пауло.

— Мы не можем больше ждать, — сказал один из стражников и снова потащил Пауло за собой, а тот, жалобно глядя на Вивальди, не переставал повторять то «Прощайте, дорогой хозяин! Прощайте, мой дражайший господин!», то «Для чего, по-вашему, я вызвался сопровождать своего господина? Для чего, как вы считаете? Неужто не для того, чтобы быть рядом с ним?» — и так, пока Вивальди не оказался вне досягаемости для зрения и слуха.

Вивальди взошел вслед за чиновником по лестнице, миновал галерею и очутился в передней комнате, где их поджидало несколько человек, взявших юношу под стражу, в то время как его проводник исчез за дверью, ведшей во внутренние помещения. Над дверью Винченцио заметил кроваво-красную надпись, сделанную древнееврейскими буквами. Сколь уместны были бы над этим адским порталом слова Данте, ибо все вокруг здесь беззвучно шептало: «Надежда, что является ко всем, не посещает сих пределов!»

Вивальди пришло в голову, что в соседней комнате готовят орудия пытки, с помощью каковых рассчитывают исторгнуть у него признание; он мало был знаком с процедурой, принятой в этом судилище, но всегда полагал, что подозреваемого подвергают пытке до тех пор, пока он не сознается в совершении преступных деяний, в которых его подозревают. В руках инквизиторов невинный страдает долее, нежели виновный, ведь обвинитель принимает его отказ признаться в несовершенном преступлении за злостное запирательство и потому усердствует; тем самым он превращает невиновного в преступника, который лжет, чтобы избавить себя от невыносимых мук. Вивальди неустрашимо взирал в лицо опасности, напрягая все силы души, дабы вытерпеть все и не дрогнуть. Он полагал, что знаком с возводимым на него обвинением, столь же ложным, сколь и тяжким по своим последствиям как для Эл-лены, так и для него самого, если оно будет правдоподобно подтверждено. Все приемы, вплоть до самых изощренных, будут пущены в ход, чтобы заставить его сознаться в похищении монахини. Вивальди было ведомо и то, что человек, обвиняемый, подобно ему, в тяжком преступлении, не получает дозволения не только взглянуть в лицо обвинителю и свидетелям, но даже узнать их имена, и таким образом несчастный лишается едва ли не всякой возможности доказать свою невиновность. Но юноша не колебался ни минуты, принимая решение пожертвовать собой ради Эллены и скорее погибнуть под пыткой, чем ложным свидетельством предать ее в руки палачей.

Наконец появился сопровождавший его чиновник и, сделав Вивальди знак подойти, обнажил его голову и руки, а затем ввел его в соседнюю комнату. После этого он немедля удалился, и дверь, которая разлучала с Надеждой, захлопнулась.