Итальянец

Путешественники вскоре отправились в дорогу и стали удаляться — навсегда, как надеялась Эллена, — от рокового дома и от берега Адриатики и въехали в сумрачную тень леса, покрывавшего горы Гаргано. Не раз Эллена со смешанным чувством ужаса, изумления и благодарности судьбе обращала трепетный взор назад, где мелькали за темными сучьями увенчанные башенками стены, пока они не скрылись из виду под покровом темных ветвей. Но радость ее омрачалась присутствием Спалатро; глаза девушки робко вопрошали Скедони, почему он дозволил этому человеку их сопровождать; духовник же, который был бы рад забыть о самом существовании своего бывшего помощника, избегал разговора на эту тему. Эллена старалась ехать как можно ближе к Скедони, но от вопросов воздерживалась, ограничиваясь лишь выразительными взглядами, на которые он не отвечал. Она пыталась рассеять свой страх, уговаривая себя, что Скедони не избрал бы Спалатро проводником, если бы не был уверен в том, что на него можно положиться. Эти соображения смягчили ее тревогу, но усилили недоумение относительно прежних замыслов Спалатро: если Скедони понимал их опасность, как мог он выносить присутствие заведомого злодея? Каждый раз, когда девушка бросала взгляд на лицо этого человека, в тени деревьев ставшее еще темнее, ей казалось, что в каждой складке его проглядывает надпись: «убийца»; едва ли можно было усомниться в том, что именно он, а не один из стражников, доставивших ее в дом на побережье, уронил в ее комнате кинжал. Когда Эллена сквозь уходившие в глубину прогалины заглядывала в чащу, когда она созерцала лесистые громады гор, со всех сторон замыкавшие даль, и не находила ни малейших признаков человеческого жилья, когда затем переводила взгляд на своих спутников, она забывала о том, что пользуется отныне покровительством отца, и предавалась тоске. Даже облик самого Скедони, то и дело напоминавший ей об их встрече на морском берегу, заставлял девушку вновь переживать тревогу, более того — страх, испытанный в тот раз. В такие минуты Эллене было трудно видеть в нем своего отца и, каковы бы ни были недавно открывшиеся свидетельства их родства, ее начинали одолевать странные, неизъяснимые сомнения.

Тем временем Скедони, погруженный в размышления, ни словом не прерывал глубокую тишину, царившую вокруг. Спалатро также помалкивал и гадал о том, почему Скедони столь внезапно изменил свои намерения и что заставило его увезти Эллену целой и невредимой из того дома, куда он ранее приказал ее доставить и убить. Раздумывая об исповеднике, Спалатро, однако, держал ухо востро и не забывал ни о собственных интересах, ни о расплате с монахом за недавние обиды.

Среди вопросов, занимавших исповедника, самым трудным был вопрос о том, как распорядиться судьбой Элле-ны в Неаполе и в то же время сохранить в тайне свою родственную связь с нею. По той или иной причине мысль о преждевременном разоблачении его семейных обстоятельств пугала Скедони так сильно, что лицо его то и дело выражало предельный ужас; именно это страшное выражение напоминало Эллене сцену на берегу. Исповедника смущала также другая трудность: требовалось объяснить маркизе, по какой причине он не исполнил ее поручения, предстояло расположить ее в пользу Эллены и даже склонить ее к согласию на брак молодых людей, до того как ей откроется тайна происхождения несчастной молодой женщины. Понимая, что, прежде чем он откроет эту тайну, необходимо выяснить, согласится ли маркиза на такой союз, Скедони решился держать новость в секрете, пока не уверится, что воспринята она будет благосклонно. Для начала же, поскольку придется сообщить о происхождении Эллены, Скедони намеревался объявить, что ему стало кое-что известно о принадлежности ее к знатному семейству, безусловно достойному союза с родом Вивальди.

Духовник и жаждал, и — в неменьшей мере — страшился предстоявшего разговора с маркизой. Он с содроганием думал о встрече с женщиной, подстрекавшей его омочить руки в крови его собственной дочери; пусть злодеяние волей случая осталось несвершенным, но намерения маркизы, скорее всего, не переменились. Как встретить ее упреки, когда Скедони признается, что не исполнил ее волю! Как скрыть свое негодование, как упрятать от разоблачения прочие чувства, присущие всякому отцу! А ведь в ответ на укоры придется измышлять извинения, изображать покорность, против которой восстает его душа! Даже во время недавних разговоров с Элленой его способность к притворству не подвергалась столь суровому испытанию, не оборачивалась для него такой карой, какая ожидала Скедони у маркизы. При мысли о близкой встрече этот хладнокровный и хитроумный интриган впадал иногда в такой ужас, что готов был избежать ее любой ценой и даже втайне устроить брак Вивальди и Эллены, не пытаясь добиться благословения маркизы.