Итальянец

Эллену удивило крайнее волнение собеседника, принявшегося молча мерить шагами дальний конец комнаты, но она решила, что монах не может спокойно вспоминать об опасности, от которой ее избавил.

Слова благодарности клинком впились в грудь Скедони; его настолько поглотила душераздирающая борьба с угрызениями совести и мир собственных чувств, что он ничего вокруг не замечал. Он продолжал ходить по комнате в угрюмом молчании, пока Эллена не принялась умолять его перестать думать об опасностях уже миновавших, а взамен порадоваться тому, что ему дано было спасти ее. Голос девушки затронул чувствительную струну в душе исповедника и возвратил его к действительности. Скедони велел Эллене готовиться к немедленному отъезду и поспешно вышел.

Более чем когда-либо стремился теперь исповедник покинуть место задуманного им преступления, ибо питал тщетную надежду, что вслед за отъездом потеряют остроту воспоминания и притупятся уколы совести. Однако ему предстояло путешествие в обществе Эллены, а ее облик — воплощение невинности — и нежные слова благодарности причиняли исповеднику муку поистине непереносимую. Временами Скедони был близок к тому, чтобы открыть Эллене глаза, ибо скорее готов был терпеть ее ненависть и — даже хуже — презрение, чем благодарность, но неизменно с ужасом и нетерпением отвергал эту мысль и решился наконец примириться с тем объяснением событий, которое изобрела Эллена.

Спалатро вернулся из деревни с лошадьми, но без проводника, необходимого путешественникам, которые вознамерились преодолеть сплошь поросший лесом Гаргано.

Спалатро не нашел желающих взять на себя эту многотрудную задачу, но взамен предложил свои услуги, поскольку хорошо знал местные запутанные дороги.

Скедони мог лишь пожалеть, что отпустил проводника, который его сюда доставил, и согласиться на предложение Спалатро, хотя едва мог выносить его присутствие. Насилия с его стороны Скедони не опасался, но как нельзя лучше понимал, что имеет дело с негодяем, и потому рассчитывал, что сам будет вооружен до зубов и в то же время позаботится, чтобы у Спалатро оружия не было; монах надеялся также, что в случае столкновения превосходство в росте поможет ему одолеть противника.

К отъезду все было готово, и исповедник призвал Эл-лену в свою комнату, где их ждал легкий завтрак.

Узнав, что отъезд состоится в скором времени, Эллена воспрянула духом и готова была вновь высказать свою признательность, но Скедони прервал ее и властным голосом приказал ни словом не упоминать более о благодарности.

Во дворе, где стояли наготове лошади, Эллена обнаружила Спалатро, отпрянула и в поисках защиты ухватилась за руку Скедони.

— Какие страшные воспоминания пробуждаются во мне при виде этого человека! Когда он здесь, я не чувствую себя в безопасности даже рядом с вами.

Скедони не отвечал, и Эллене пришлось повторить свои слова.

— Опасаться нечего, — проговорил он, торопя ее, — у нас нет времени на пустые страхи.

— Как? — воскликнула Эллена. — Разве это не тот самый убийца, из рук которого вы меня вырвали! Вы полагаете нужным молчать, дабы пощадить мои чувства, но вы же знаете, кто он таков.

— Хорошо, хорошо, пусть так, — отозвался Скедони. — Спалатро, подведи лошадей.