Итальянец

Смятение было теперь всеобщим: необычайная внешность и еще более необыкновенное поведение незнакомца поразили ужасом членов трибунала, служителей самой инквизиции! Некоторые поднялись с места, другие громко спрашивали у служителей, стороживших вход, кто впустил незнакомца в зал, в то время как главный инквизитор переговаривался с членами трибунала, то и дело взглядывая на незнакомца и на Скедони, словно бы речь шла о них. Монах по-прежнему сжимал в руке кинжал, не сводя глаз с духовника; тот, отвернув лицо, все так же прислонялся к колонне.

Наконец главный инквизитор предложил всем членам трибунала занять свои места и отдал распоряжение стражникам удалиться.

— Святые братья! — заявил он. — Призываю всех в этот ответственный час к спокойствию и благоразумию. Продолжим допрос обвиняемого; как попал сюда посторонний, выясним впоследствии. А пока дайте ему разрешение присутствовать в зале суда — и выслушаем ответы отца Скедони.

— Мы даем такое разрешение! — Члены трибунала склонили головы в знак согласия.

Тут Вивальди, тщетно пытавшийся во время суматохи обратить на себя внимание, воспользовался возникшей паузой, но, стоило только ему заговорить, несколько голосов нетерпеливо потребовали возобновить допрос; главный инквизитор вынужден был вновь вмешаться и потребовать тишины, чтобы Вивальди мог быть услышан. Когда ему разрешили говорить, юноша сказал, указывая на незнакомца: «Этот монах — тот самый, что посетил меня в камере; кинжал в его руке я уже видел прежде! Именно он побудил меня вызвать в трибунал инквизиции исповедника Ансальдо и отца Скедони. Я выполнил свое обещание — и более непричастен к этому противоборству».

Взбудораженные члены трибунала вновь принялись перешептываться между собой. Тем временем к Скедони, казалось, вернулось самообладание; он выпрямился и, поклонившись судьям, вознамерился держать речь, но ему пришлось выждать, пока не стихнет гул всеобщего волнения.

— Святые отцы! — обратился он к трибуналу. — Незнакомец, который стоит сейчас перед вами, — обманщик! Я докажу, что мой обвинитель некогда был моим другом, — и вы видите, как я потрясен его вероломством. Обвинение, им предъявленное, донельзя фальшиво и злонамеренно!

— Был некогда твоим другом! — вскричал монах с необыкновенной выразительностью. — А что сделало меня твоим врагом? Взгляни на эти пятна, — продолжал он, указывая на клинок, — что, они тоже фальшивы и злонамеренны? Не взывают ли они к твоей совести?

— Ничего не знаю о них, — ответил Скедони. — Моя совесть не запятнана.

— Кровь брата запятнала ее! — проговорил монах глухим голосом.

Вивальди, не сводивший глаз со Скедони, заметил, как лицо его залила мертвенная бледность — духовник в ужасе отвернулся от таинственного незнакомца; явившийся к нему призрак покойного брата вряд ли вызвал бы в нем большее волнение. Не сразу вернулся к Скедони и дар речи; собравшись с силами, он обратился к трибуналу.

— Святые отцы! — сказал он. — Дайте мне возможность защитить себя.

— Святые отцы! — торжественно провозгласил обвинитель. — Выслушайте меня, выслушайте мои разоблачения!

Скедони, которому каждое слово давалось с явным трудом, вновь заявил инквизиторам:

— Я докажу, что свидетельствам этим нельзя доверять.

— А у меня есть свидетельство противного! — воскликнул монах. — Вот, — указал он на Ансальдо, — достаточное доказательство того, что граф ди Бруно признал себя виновным в убийстве.

По требованию судей в зале воцарилась полная тишина; у Ансальдо спросили, известен ли ему незнакомец. Исповедник ответил отрицательно.

— Соберитесь с мыслями, — призвал его главный инквизитор, — точность ваших показаний чрезвычайно важна.

Исповедник еще раз пристально оглядел незнакомца и вновь повторил свое утверждение.

— Так вы никогда не видели его прежде? — спросил инквизитор.

— Насколько я знаю, никогда! — ответил Ансальдо.

Инквизиторы молча переглянулись.

— Это правда, — произнес незнакомец.

Столь необыкновенное заявление не могло не поразить трибунал и изумило Вивальди. Слова монаха заставили его недоумевать, каким образом тот сумел проникнуть в тайну Скедони, который, разумеется, вряд ли посвятил бы в свои чудовищные прегрешения кого-либо, кроме исповедника, однако исповедник, как выяснилось, не только не вошел с монахом в доверительную связь, но и вообще с ним не встречался. В полной растерянности находился Вивальди и относительно природы доказательств, которыми монах намеревался подкрепить свои обвинения; между тем всеобщее смятение улеглось, трибунал возобновил свое заседание, и главный инквизитор громким голосом произнес:

— Винченцио ди Вивальди! Отвечайте правдиво и нелицеприятно на все задаваемые вам вопросы.

Затем Винченцио предложили вопросы о ночном посетителе, явившемся к нему в камеру. Вивальди ответил сжато и ясно, подтверждая неоднократно, что приходил к нему именно этот монах, обвинявший теперь Скедони.

Монах, в свою очередь, без малейшего колебания признал, что Вивальди говорит чистую правду. Его спросили о мотивах его необычайного посещения.