Итальянец

Голос инквизитора был таким тихим, что Вивальди не смог ничего разобрать. Ответ инквизитора на слова незнакомца поверг его в полное недоумение. Вряд ли, думал юноша, инквизитор отважился бы на столь безапелляционное утверждение, если бы полагался только на свои догадки; удивило Вивальди и то, что тот, как выяснилось, знаком с ди Дзампари, хотя держался с ним как с чужим. Вивальди был поражен этим не меньше, чем если бы обнаружил в инквизиторе столь же бесхитростный характер, как у себя самого. С другой стороны, сам он так часто встречал ди Дзампари в крепости Палуцци в облачении монаха, что не решился бы оспаривать свидетельство Скедони.

— Ваши показания, — обратился инквизитор к Скедони, — мы полагаем отчасти ошибочными; ваш обвинитель — вовсе не монах из Неаполя, а служитель священнейшей инквизиции. Исходя из этого, мы должны подвергнуть сомнению и все остальное.

— Служитель инквизиции! — вскричал Скедони с непритворным изумлением. — Преподобный отец, я поистине ошеломлен вашими словами. Вы обмануты! Каким странным бы это ни казалось, но, поверьте мне, вы обмануты! Вы не доверяете моим утверждениям — и я больше ничего не скажу. Однако спросите синьора Вивальди, спросите у него — разве не сталкивался он совсем недавно, и причем не один раз, с моим обвинителем в Неаполе, когда тот был в монашеском одеянии?

— Я встречался с ним в развалинах Палуцци, близ Неаполя, и он был одет как монах, — поспешил подтвердить Вивальди, не дожидаясь, когда к нему обратятся с вопросом, — и этому сопутствовали обстоятельства не менее странные, нежели те, что сопутствуют ему здесь. Однако, сделав это откровенное признание, я требую, чтобы вы, отец Скедони, ответили на вопросы, которые я дерзну предложить высокому трибуналу. Откуда вам известно, что я часто встречал ди Дзампари в Палуцци? И были ли вы заинтересованы в его столь загадочном со мной обращении?

На эти вопросы, прозвучавшие вновь от лица трибунала, Скедони, однако, ответить не соизволил.

— Остается заключить, — промолвил главный инквизитор, — что обвиняемый и обвинитель некогда были сообщниками.

Инквизитор возразил, что это не вполне очевидно — и что Скедони, напротив, задавал только что свои вопросы в состоянии, близком к отчаянию (последнее замечание показалось Вивальди довольно странным в устах инквизитора).

— Пускай сообщниками, если вам угодно, — проговорил Скедони с поклоном, не обратив внимания на реплику инквизитора, — вы можете назвать нас и так, но повторю: мы были друзьями. Поскольку для внутреннего моего спокойствия мне необходимо дать более подробное истолкование существовавшей между нами близости, я готов признать, что мой обвинитель исполнял время от времени мои поручения — и, в частности, содействовал мне в сохранении чести и достоинства одного знатного неаполитанского семейства — семейства Вивальди. А вот здесь перед вами, — Скедони указал на Винченцио, — стоит наследник этого древнего рода, ради благоденствия которого я столь усердно трудился!

Вивальди ошеломило это признание Скедони, хотя отчасти он и подозревал истину. Монах, как он понял, и был тем, кто оклеветал Эллену; он послужил недостойным орудием для достижения целей маркизы и удовлетворения честолюбивых замыслов Скедони; во всяком случае, необъяснимое поведение монаха в крепости Палуцци стало теперь понятным. В Скедони Винченцио теперь видел своего тайного недоброжелателя и гонителя — заклятого врага, который, как он полагал, способствовал заточению Эллены. При одной этой мысли кровь бросилась Вивальди в голову; забыв об осторожности и благоразумии, он пылко заявил, что признания Скедони изобличают духовника как скрытого обвинителя — и его самого, и Эллены ди Розальба; юноша призвал членов трибунала тщательно вникнуть в мотивы, побудившие монаха к доносу, и выслушать затем на особом заседании все, что он сам посчитает возможным открыть.

На это главный инквизитор ответил, что просьба Вивальди не останется без внимания, и распорядился продолжить расследование дела.

Инквизитор обратился к Скедони со следующими словами:

— Бескорыстная подоплека существовавшей меж вами дружеской связи получила достаточное объяснение; степень доверия, заслуженного вашими последними утверждениями, также вполне определена. Вопросов к вам больше нет, но обратимся к отцу Николе ди Дзампари и спросим, чем он может подкрепить свои обвинения. Никола ди Дзампа-ри, каковы ваши доказательства в пользу того, что именующий себя отцом Скедони является в действительности Фе-рандо, графом ди Бруно, и что он на самом деле повинен в убийстве брата и жены? Отвечайте!

— На ваш первый вопрос, — сказал монах, — я отвечу, что сам, собственными ушами — при обстоятельствах, о которых здесь излишне распространяться, — слышал, как граф ди Бруно называл себя таковым; далее, я готов предъявить кинжал, полученный вместе с предсмертным признанием от нанятого им убийцы.