Итальянец

— Да, имеются, — сурово ответил монах. — Простившись со Скедони у ворот церкви, я, согласно уговору, стал дожидаться там его возвращения. Но он появился гораздо раньше, нежели предполагалось, — в таком смятении, в каком я никогда прежде его не наблюдал. Он стремительно прошел мимо меня, и голос мой его не остановил. На монастырском подворье и внутри храма царила суматоха; едва я вознамерился войти туда с целью расспросить, что случилось, ворота внезапно захлопнулись — и доступ посторонним был воспрещен, Позднее я узнал, что монахи сновали повсюду в поисках кающегося. Впоследствии до меня дошел слух, будто переполох вызвала чья-то исповедь; отец исповедник (а им в тот вечер был именно Ансальдо) покинул свое кресло в ужасе от услышанного им через решетку и почел необходимым учинить розыск кающегося — белого монаха. Это известие, преподобные отцы, привлекло всеобщее внимание; для меня же оно значило больше, ибо мне казалось, что я знаю кающегося. Когда на следующий день я спросил у Скедони, чем вызвано было его поспешное бегство из храма кающихся, облаченных в черное, он отвечал пылкими, но темными для меня фразами и со всей настойчивостью принудил меня дать обещание (о, как я был неосторожен!) никогда никому не упоминать о его посещении церкви Санта дель Пьянто в тот вечер. Тогда-то мне и сделалось совершенно ясно, кем был тот кающийся.

— Скедони, следовательно, и вам во всем признался? — осведомился главный инквизитор.

— Нет, святой отец. Хотя я и считал Скедони тем самым кающимся, о котором распространилась молва, но о природе его преступлений я не имел ни малейшего понятия; только исповедь убийцы вскрыла ее со всей очевидностью; понятной мне стала также и причина, побуждавшая его постоянно привлекать меня на службу своим интересам.

— Итак, — заключил главный инквизитор, — теперь вы называете себя принадлежащим монастырю Спирито-Сан-то в Неаполе, а также доверенным лицом отца Скедони, который многие годы старался приблизить вас к себе. Часу не минуло с тех пор, как вы решительно все это отрицали; правда, связь со Скедони отвергали лишь косвенно, однако первое утверждение отбрасывали самым недвусмысленным образом!

— Да, я отрицал, что сейчас являюсь неаполитанским монахом, и обратился к инквизитору с просьбой подтвердить истинность моих слов. Он заявил, что в настоящее время я вхожу в число служителей святейшей инквизиции.

Глава трибунала недоуменно взглянул на инквизитора, желая услышать разъяснения; другие члены трибунала последовали его примеру; остальные безмолвствовали со значительным видом, показывавшим, что они знают больше, нежели желают обнаружить. Инквизитор, поднявшись с места, произнес:

— Никола ди Дзампари не погрешил против истины. В Святую Палату он вступил всего лишь несколько недель тому назад. Документ из его монастыря в Неаполе удостоверяет справедливость мною сказанного; эта же бумага дала ему право присутствовать на заседании трибунала.

— Весьма удивительно, что вы не заявили о знакомстве с этим человеком ранее! — отозвался главный инквизитор.

— Святой отец, у меня были на то свои основания: вспомните, что в зале находится обвиняемый, и тогда вы их поймете.

— Я угадываю ваши мотивы, — продолжал главный инквизитор, — однако не могу ни одобрить, ни понять необходимость того, что вы сочли уместным потакать уловке Николы ди Дзампари, скрывавшего свою личность. Поговорим об этом подробнее наедине.

— Я изложу вам все свои соображения, — отвечал инквизитор.

— Итак, следует заключить, — возвысил голос глава трибунала, — что указанный Никола ди Дзампари был не-' когда другом и поверенным отца Скедони, которому он теперь предъявил обвинение. Обвинение это явно продиктовано злобой, а степень его обоснованности еще предстоит выяснить. Возникает естественный и важный вопрос: почему обвинение не было предъявлено ранее?

Лицо монаха загорелось предвкушением близкого торжества, и он немедленно ответил:

— Пресвятой отец! Как только я убедился в том, что преступление действительно было совершено, я приготовился разоблачить его виновника. Убийца признался в содеянном совсем недавно. Меж тем в здешнем узилище я обнаружил синьора Вивальди и тотчас же сообразил, чьими стараниями он угодил за решетку. Мне хорошо известны оба — и обвинитель и обвиняемый, и мне не составило особого труда определить, кто из них замышляет зло; мне вдвойне хотелось призвать Скедони на суд праведный, дабы даровать свободу невинному и покарать преступника. Ответ на вопрос, что заставило меня стать врагом моего прежнего друга, ясен: мною движет не злоба, а жажда справедливости.