Итальянец

Однажды вечером Эллена засиделась на террасе дольше обыкновенного. Она наблюдала, как последние лучи скользят по вершинам гор на горизонте и как постепенно темнеет берег внизу; наконец солнце погрузилось в волны — и все краски разом исчезли; один только приглушенно-пурпурный оттенок разлился по водной глади и небесному куполу, смешав в неясной дымке малейшие черточки ландшафта. Крыши и тонкие шпили монастыря Санта делла Пьета — с церковной колокольней, горделиво высившейся надо всеми прочими строениями, — быстро таяли, растворяясь в сумерках, однако торжественный предзакатный отблеск придавал ансамблю такое величие и так полно гармонировал с ним по стилю, что Эллена долго была не в силах отвести от этой картины восхищенного взгляда. Внезапно в неверном свете сумерек Эллена заметила непривычно большое сборище: чьи-то фигуры мелькали внутри главного монастырского двора; вслушавшись, она различила, как ей показалось, говор множества голосов. Белое одеяние монахинь издали бросалось в глаза, но различить, кто именно принимал участие в суматохе, было непросто. Вскоре толпа рассеялась, и Эллена, которой любопытно было выяснить, что там произошло, приготовилась вернуться в монастырь.

Она спустилась с площадки и вступила уже в длинную каштановую аллею, протянувшуюся до одной из построек, которая примыкала непосредственно к главному монастырскому двору, как вдруг услышала чьи-то шаги и, свернув на боковую тропу, увидела в густой тени несколько приближавшихся к ней монахинь. Голоса идущих зазвучали громче — и среди них Эллена различила один, который сразу приковал к себе все ее внимание, показавшись до невероятности знакомым. Эллена слушала, изумляясь, переполненная сомнением, надеждами, страхом… Вот он снова зазвучал — этот необыкновенный голос! Эллена подумала, что невозможно спутать ни с чем другим эти мягкие интонации, в которых звучали ум, чувствительность и утонченность. Эллена торопливо устремилась вперед, но, почти совсем уже приблизившись к идущим, замерла на месте, стараясь разглядеть, нет ли среди них той, кому мог принадлежать этот голос, и страстно желая не обмануться в своих надеждах.

Знакомый голос раздался вновь: он произнес ее имя — произнес с трепетом нежности и нетерпения; Эллена не смела верить собственным чувствам — перед ней стояла Оливия, монахиня из обители Сан-Стефано, вдруг оказавшаяся здесь, в монастыре делла Пьета!

Изумленная Эллена не находила слов, чтобы выразить радость при виде своей спасительницы в этой тихой аллее; но Оливия не менее горячо выражала свою привязанность к юной подруге; дав обещание рассказать, каким образом она очутилась здесь, Оливия сама, в свою очередь, засыпала Эллену вопросами о том, что приключилось с ней после бегства из Сан-Стефано. Однако откровенная беседа в присутствии посторонних была невозможной, и Эллена отвела монахиню к себе в келью, где Оливия подробно изложила причины, побудившие ее оставить обитель Сан-Стефано, каковые даже самая набожная блюстительница монастырского уклада сочла бы извинительными. Преследуемая подозрениями аббатисы, которая догадывалась об ее участии в побеге Эллены, несчастная монахиня обратилась к просьбой к епископу о переводе в монастырь Санта делла Пьета. Аббатиса не располагала доказательствами для того, чтобы обвинить Оливию открыто в подготовке побега послушницы; хотя Джеронимо мог бы представить необходимые свидетельства, он сам был настолько замешан в этом деле, что наверняка выдал бы собственную к нему причастность. Впрочем, умолчание Джеронимо об участии в заговоре показывало, что неудача постигла его по чистой случайности, а не вследствие злонамеренного умысла. Но, даже не имея улик против Оливии, которые могли бы послужить достаточным основанием для ее наказания, аббатиса знала о некоторых обстоятельствах, подтверждавших ее подозрения, и употребляла всю свою власть, дабы принудить Оливию чувствовать себя несчастнейшим существом на свете.

Останавливая свой выбор на Санта делла Пьета, монахиня руководствовалась многими соображениями, в частности беседами с Элленой о положении дел в данной обители. Оливия не могла поведать подруге о своих планах на бумаге, ибо аббатиса Сан-Стефано, в случае обнаружения этой переписки, неминуемо использовала бы ее для еще худших преследований. Даже в письме к епископу необходимо было соблюдать предельную осторожность и скрытность; минуло немало времени, пока, после долгих проволочек, не пришло наконец позволение переменить место послушания — и оно-то вызвало у ревнивой настоятельницы столь неистовый взрыв гнева, что Оливия должна была уехать немедленно.

Оливия уже на протяжении многих лет тяготилась своей жизнью в монастыре Сан-Стефано, но, весьма возможно, так бы и окончила свои дни там, если бы озлобленная вражда аббатисы не подтолкнула ее к действиям, которые рассеяли уныние, застившее ей свет.