Итальянец

Бьянки, по-видимому, намеревалась открыть Вивальди происхождение Эллены до совершения брачного обряда; в тот вечер, когда им в последний раз довелось беседовать вместе, синьора Бьянки, изнуренная чрезмерным для ее болезненного состояния усилием, заявила, что ей еще многое нужно сказать, но из-за слабости вынуждена была отложить разговор до другого раза. Скоропостижная ее кончина сделала новую встречу невозможной. Могло показаться странным, почему почтенная синьора так долго медлила с сообщением, которое могло бы устранить главные возражения родителей Вивальди против его союза с Элленой, однако приходилось, помимо дворянского титула, принимать во внимание и некоторые другие обстоятельства в ее семье. Учитывая нынешнюю бедность, а главное — вину, лежавшую на одном из потомков рода ди Бруно, было разумно предположить, что данные обстоятельства лишат благородное происхождение всякой привлекательности в глазах семьи Вивальди, как бы ревностно они ни относились к знатности рода.

Ферандо ди Бруно ухитрился за самое короткое время между смертью брата и мнимой кончиной жены вновь запутать свои дела, и вскоре после его бегства доход, поступивший от принадлежавших ему земельных владений, перешел в руки кредиторов, насколько законно — сказать трудно; однако в тогдашнем своем положении он не мог позволить себе вступать с ними в борьбу, и Эллена очутилась целиком на попечении у своей тетушки. Небольшое состояние Бьянки уменьшилось из-за помощи, которую она оказала Оливии, ибо при поступлении в монастырь Сан-Стефано та должна была внести довольно значительную сумму; позднее ее скромный доход сократился из-за покупки виллы Альтьери. Эту затрату, впрочем, никак нельзя было назвать безрассудной, ибо Бьянки предпочла сберегаемые неусыпным трудолюбием уют и покой уединенного дома соблазнам праздности, которая обрекла бы ее на гораздо худшую жизнь; она научилась извлекать из прилежания выгоду, сохраняя безукоризненное достоинство. Синьора Бьянки преуспевала во многих изящных искусствах, и произведения ее карандаша или иглы передавались монахиням обители Санта делла Пьета. Когда Эллена достаточно подросла, чтобы помогать ей, она уступила почти все заказы, приносившие прибыль, племяннице, в полной мере проявившей свои незаурядные таланты; утонченная красота ее работ — как рисунков, так и вышивок — вкупе с редким мастерством исполнения столь высоко ценилась покупательницами у монастырской решетки, что впоследствии Бьянки целиком препоручила племяннице занятия этими художествами.

Оливия тем временем решила посвятить всю свою жизнь послушанию в монастыре Сан-Стефано; выбор был сделан ею совершенно добровольно, ибо она все еще не могла оправиться от утраты первого мужа и жестокостей, которым она подверглась во втором браке. Первые годы ее уединения протекли в спокойствии, возмущавшемся лишь при воспоминании о покинутом ребенке; встречаться с дочерью в монастыре она не смела, и это ранило ее материнское чувство. С Бьянки, однако, она переписывалась так часто, как позволяли обстоятельства, и могла утешаться, по крайней мере, мыслью, что самое дорогое для нее на свете существо пребывает в благополучии; но вскоре после появления в обители Эллены Оливию не на шутку стали тревожить опасения, связанные с непривычным молчанием Бьянки.

Когда Оливия впервые увидела Эллену в часовне монастыря Сан-Стефано, ее поразило неуловимое сходство девушки с покойным графом ди Бруно; не раз вглядывалась Оливия в ее черты с мучительно-острым любопытством; но при сложившихся обстоятельствах, разумеется, никак не могла распознать в незнакомке собственную дочь. Однажды, впрочем, мысль о такой возможности настолько затмила в ней всякое благоразумие, что она рискнула спросить у Эллены ее полное имя; ответ «Розальба» заставил Оливию прекратить дальнейшие расспросы. Каковы же были бы чувства монахини, если бы ей довелось узнать, что, великодушно способствуя побегу Эллены, она своим состраданием спасает от беды собственную дочь! Уместно заметить, что добродетели Оливии, направленные на содействие ближнему, помогли, о чем сама она не подозревала, ее счастливому воссоединению с дочерью, тогда как порочность Скедони — также неосознанно — не только едва не привела его к убийству племянницы, но и побуждала его избирать такие средства для достижения целей, которые препятствовали его успеху.

Глава 10

Дни радостей, куда сокрылись вы?

От вас остался только призрак бледный!

Юнг