– Он мертв? – спрашивает Рой Тодд.
Гарри Кампелло прикладывает пальцы к сонной артерии вражеского водолаза. Кожа влажная и холодная.
– Да.
– Видимых ранений нет. Глубинная бомба?
– Вероятно.
– Вот сукин сын… В этом году уже второго вылавливаем.
Они снимают с мертвого дыхательный аппарат, и электрический фонарик капитан-лейтенанта Моксона освещает неподвижное, бледное лицо, на котором застыло выражение покоя; никаких признаков недавней агонии, разве что веки полуприкрыты, а на молу под мокрым телом лужа крови вперемешку с водой от лопнувших барабанных перепонок.
– Он, похоже, уже в годах, – замечает Моксон.
– Да нет, он молодой, – возражает Тодд. – Давление, долго добирался сюда под водой – это его состарило… Лицо скоро придет в норму.
– У него уже ничего в норму не придет, парень.
Вокруг собрались матросы и морские пехотинцы. С любопытством смотрят, курят, переговариваются. Командир британских водолазов приказывает им замолчать и разойтись, потом опускается на корточки и осматривает снаряжение погибшего.
– Может, там, подальше, еще кто-то есть? – спрашивает Кампелло.
Тодд пожимает плечами:
– Может, и есть.
– И когда мы будем знать наверняка?
– Вряд ли такое вообще возможно.
Обеспокоенный полицейский хрюкает:
– Даже сейчас?
– Даже сейчас.
Тодд кивает туда, где через равные промежутки времени продолжаются подводные взрывы – совсем близко, в ночной тьме, прорезаемой яркими лучами прожекторов.
– Поэтому мои моторки, – добавляет он, – и просеивают воду по обе стороны заградительных сетей… Если внизу и есть кто живой, ему, должно быть, хуже некуда.
Уилл Моксон показывает на лежащее тело:
– А этот откуда взялся?
– Давай глянем.
Кампелло замечает, что Тодд особенно внимательно осматривает дыхательный аппарат на груди погибшего. Каждый предмет, прежде чем снять его с водолаза, Тодд ощупывает и разглядывает: пояс, нож, часы, глубиномер. Он вытаскивает из кармана перочинный нож, разрезает мокрый резиновый костюм от шеи к низу и обнаруживает под ним серо-голубой рабочий комбинезон со звездочками на концах воротника.
– Итальянец, – утвердительно говорит он.
Он достает удостоверение личности в клеенчатом чехле и подносит к глазам, а Моксон светит ему фонариком.
– «Secondo nocchière Longo, Ettore, – читает он вслух. – Regia Marina».
– Второй рулевой, – говорит Моксон. – В нашей армии был бы капрал.
Тодд кивает, задумчиво глядя на тело. Очень внимательно и очень серьезно. Затем Кампелло видит нечто странное: положив в карман удостоверение личности погибшего, старший лейтенант протягивает руку к его лицу и закрывает прикрытые глаза покойника движением, исполненным дружеского участия. Этот почти братский жест удивляет полицейского.
– Он пришел издалека, – слышит он слова Тодда.
Такие речи не очень подходят мужчине-победителю. Теперь глухо слышатся далекие, но более сильные взрывы на юге темнеющей бухты. Это глубинные бомбы, которые бросают с двух корветов, охотящихся за возможной вражеской подводной лодкой, откуда сошел водолаз. С Центрального волнореза и с Южного мола лучи прожекторов продолжают бороздить акваторию порта. Тодд выпрямляется, держа в руках часы покойника.
– Уносите его, – приказывает он морским пехотинцам.
Несколько человек поднимают тело и удаляются между горами угля, которые высятся на молу. В неверном свете фонарика Уилла Моксона Кампелло замечает, что они забыли на земле нож итальянца. Он нагибается, будто бы собираясь завязать шнурок, берет нож и прячет. Нож еще мокрый, и Кампелло чувствует, как от холодной соленой воды намокает карман.