Итальянец

– Это же надо, развели тут морскую артиллерию, козлы… Ставят мину на корабль, и ничего не происходит, пока судно не поднимет якорь и не окажется в открытом море. А когда оно идет со скоростью пять узлов, происходит бум-бум. Судно тонет не наполовину, как здесь, а полностью идет ко дну. Ко всему прочему, обычно думают, что это пришла подводная лодка.

– Козлы и есть, – высказывает свое мнение Моксон.

Тодд снисходительно улыбается, стряхивая капли воды с рыжей бороды.

– Ладно, воюют, как умеют. Они изобретательны. – Он смотрит на Кампелло, как будто говорит именно о нем. – Это средиземноморское воображение, я так считаю.

– Я думал, фашизм покончил с воображением, – отвечает гибралтарец.

– Не окончательно. Это же факт, что такие атаки изобрели они. И у них получается. С тех пор как они атаковали порт в Александрии и мы поняли, как они это сделали, мы пытаемся не давать им спуску… Однако правда в том, что мы все-таки отстаем.

– Даже по снаряжению?

– Даже по нему. Видал, какой дыхательный аппарат у мертвого водолаза?.. Вплоть до костюма, у них все на удивление отличного качества.

– Кто бы мог подумать, – замечает Моксон.

– И тем не менее. В каких-то вещах итальянцы современнее, чем старая Англия.

– Но по человеческим качествам…

– Ты же не будешь оспаривать эти качества у парней, способных сойти с подводной лодки или откуда они там сходят, добраться сюда ночью и сделать то, что они делают, правда?

– Нет, конечно.

– То-то и оно.

Матрос приносит Тодду сухую одежду, тот встает и снимает с себя мокрую. Лодочный фонарь освещает его обнаженный, ладный торс и золотистую растительность на лобке.

– Одна беда Италии, – продолжает он, одеваясь, – это клоун Муссолини, его генералы в перьях, павлины королевские, и миллионы несчастных, втянутых в войну, которая им совершенно не нужна… А другая в том, что есть храбрые итальянцы, готовые на все, патриоты, как и мы.

Кампелло соглашается.

– Немотивированный человек – всегда плохой боец, – рассуждает он. – Но тот, у кого есть причина драться, опасен.

– Это точно… И потому эти опасны.

– Ты так говоришь, как будто ими восхищаешься, парень, – удивленно отмечает Моксон.

– Я знаю, что такое воевать на глубине. И каковы люди, которые это делают.

– То есть такие, как ты.

– Они не такие, они мои враги… Но я их уважаю.

Старший лейтенант снова садится и последним глотком опустошает бутылку коньяка. Задумчиво смотрит на нее, затем бросает в воду. И тут до Кампелло вдруг доходит, что Тодд еще совсем молод: у него странное подростковое выражение лица и просветленный взгляд.

– Я вот думаю, – говорит Тодд, – может, адмирал позволит похоронить итальянца с воинскими почестями.

Моксон смотрит на него в крайнем изумлении:

– Этого макаронника?

– Вот именно.

– Ты сошел с ума?

– Враг он или нет, он имеет право на достойные похороны. Чтобы опустили в море, обернув национальным флагом, согласно традиции… Это был бы красивый поступок, если, конечно, нам разрешат.

– Спортивный дух, значит, – высказывается Кампелло.

Он произносит это в саркастическом тоне, но Тодд воспринимает его слова всерьез – это видно по его суровому лицу.

– Да… Я верю, что адмирал пойдет нам навстречу.

– Вне всякого сомнения, – замечает Моксон. – Адмиралы любят спорт, особенно крикет.

Тодд долго смотрит на Кампелло, словно оценивая.

– Что думаешь, Гарри?

Равнодушный полицейский отвечает уклончиво:

– Мне спортивного духа недостает.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Я предпочитаю бороться иначе.

– Похоронные почести врагу в твои обязанности не входят, – смеется Моксон.

– Это правда, никакие почести – ни военные, ни гражданские. Почестей в моей работе маловато.

– Главное – эффективность, я полагаю, – уточняет Тодд.

– Конечно. То самое слово… В моей работе элегантность отсутствует.

Тодд сосредоточенно хмурит брови.

– Ты ищешь саботажников, так ведь? – говорит он. – Арестовываешь их и выжимаешь признания.

– Ну да, что-то в этом роде. Чтобы их потом судили и повесили.

– И крепко ты закручиваешь гайки?

– Вовсе нет. – Кампелло изображает подобие простодушной улыбки. – За кого ты меня принимаешь?.. Всех удается убедить в ходе доброжелательного диалога.

Моксон смеется, но Тодд остается серьезным.

– Убедить – тоже то самое слово.

– Да.

– Мне бы в голову не пришло убеждать военнопленного.

– А есть такие, кто убеждает, старина, – замечает Моксон.

– Каждому свое… Я такого не делаю.

– Мои клиенты – не военнопленные, – уточняет Кампелло. – Рыцарские традиции я оставляю военным.

– Ты не распространяешь на арестованных Женевскую конвенцию?

Полицейский снова улыбается, на этот раз злобно:

– Я не знаю, о какой конвенции ты толкуешь. По-моему, я ее не читал.

– Твои методы…

Им так и не удается узнать мнение Тодда о методах Кампелло: в эту самую минуту за акваторией порта, у испанского берега, раздается далекий взрыв и огромная вспышка освещает небо, окрасив в красный цвет воды бухты.

– Сукины дети! – восклицает Моксон, разинув рот. – Нет, ну каковы сукины дети!