Итальянская комедия Возрождения

Маркетто. Так-то вот: кто смел, тот и съел. Однако за жизнь этого бедолаги я не дал бы теперь и ломаного гроша. А ведь подумать только: поживился-таки, паршивец, самым лакомым кусочком на всем белом свете. Эх, мне бы эдак! Главное, никому и в голову прийти не могло. Я вот нистолечко не сомневался, что к этакой недотроге ни за что не подступишься. Видно, на женский нрав не утрафишь. От бабьего ребра не жди добра. Теперь-то что: дело сделано. Как быть? Пойти рассказать все мессеру Джаннино или лучше помалкивать? Нет, пожалуй, расскажу как есть: все равно уж ничего не поправишь. Не то прознает о моей утайке и так осерчает, что мне несдобровать. Гляну, не дома ли он.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Маркетто, Корнаккья и Аньолетта.

Маркетто. Тук-тук-тук! Эй, там! Неужто никого? Ничего, сейчас я им уши прочищу. Тук-тук-тук!

Корнаккья. Принесла кого-то нелегкая! Кто там еще? Эдак и дверь выломать недолго!

Аньолетта. А ты не отвечай. Делай лучше свое дело.

Маркетто. Дома ли мессер Джаннино?

Корнаккья. Нет его.

Маркетто. А где он?

Корнаккья. Знать не знаю.

Аньолетта. Пускай себе надрывается. Наддай-ка жару! Ах, ах!

Маркетто. Кому же знать, как не тебе? Это Маркетто, у меня для него важные вести.

Корнаккья. Слушай, Маркетто, шел бы ты, право! Христом-Богом тебя прошу.

Маркетто. Да говорят тебе, важные вести.

Корнаккья. Ну сейчас, сейчас. Погоди малость.

Аньолетта. Приподними-ка ногу. Вот так, так!

Маркетто. Что за черт? Вроде с ним еще кто?

Корнаккья. Ох! Ну чего тебе, Маркетто? Чтоб ты провалился!

Маркетто. Сказывай, где мессер Джаннино.

Корнаккья. Ступай в лавку Гвидо, золотых дел мастера. Там его и сыщешь.

Маркетто. Верно говоришь?

Корнаккья. Еще бы. Точно знаю.

Маркетто. Лечу к нему.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Гульельмо, один.

Гульельмо. Это ли награда за все мои лишения? Это ли утешение моей старости? Для того ли прожил я свою долгую жизнь, чтобы на склоне лет сносить одни огорчения? Бедный, несчастный Педрантонио! Ах, Лукреция, Лукреция! Какой черной неблагодарностью отплатила ты за мою отеческую заботу о тебе! Видит Бог, не такой награды заслуживали мои благодеяния. Подобного я мог ожидать от кого угодно, но только не от той, которая всегда выказывала ко мне столько заботливости и внимания. Ах, злодейка! Какой жестокостью надо было исполниться, чтобы вначале обесчестить своего отца (ибо хоть ты мне и не дочь, но для всех ты считалась моей дочерью), а потом со спокойной совестью согласиться на его смертоубийство? Воистину, мир погряз в скверне. Мог ли кто-нибудь помыслить, что за всей этой святостью, за всеми благочестивыми речами таится столь ядоносное жало? В наше время ни одна девица не доходила до подобного коварства. Тем хуже для меня, ежели не покараю ее примерно. Деваться им сейчас некуда. Я же пойду к аптекарю Грегорио: пусть приготовит отвар, который возымеет действие через час-другой после того, как его испробуют. В его преданности я не сомневаюсь, так что дело будет шито-крыто и не дойдет до ушей комиссара. Последний же и засвидетельствует, что я не обагрил руки в крови. Не будет ей моего прощения. Лючия, поди, уж привела моего духовника, брата Керубино: не хочу, чтобы они умерли без покаяния. Полагаю, и он не станет придавать это дело огласке, ибо питает ко мне безмерное уважение и всячески готов мне услужить. Поспешу к аптекарю кратчайшим путем.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Сгвацца, прихлебатель, один.