Итальянская любовь Максима Горького

— Или ей? — быстро вставил Витторио.

— Или ей.

— Кого-то привлекла твоя активность по раскапыванию семейных тайн.

— Мы вроде были осторожными.

— Да. Но трудно все предусмотреть.

— Если только Паоло…

Витторио взмахом руки отверг это предположение.

— О, нет, он — сама порядочность!

— Тогда кто и как?

— На самом деле вариантов — масса. И мы можем даже не знать о них. Подслушанный разговор, Паоло проговорился, а может быть, твоя бабушка перед смертью поделилась с кем-то своими тревогами и опасениями.

Даниэла нахмурилась.

— Может быть…

— Говорят же, старые люди часто предчувствуют свою смерть, и она могла…

Даниэла всхлипнула.

— Мне так больно думать, что я косвенно виновата в ее смерти. Если бы я не стала раскапывать всю эту историю…

— Не вини себя ни в чем. Это просто стечение обстоятельств.

— Стечение обстоятельств, — эхом повторила Даниэла. — Это ты просто меня так успокаиваешь.

— Ничуть! Я говорю сущую правду.

Что-то зашуршало, мимо пролетел Ангел.

— Как твой попугай? — спросила Даниэла.

— Вроде неплохо. Иногда, правда, капризничает и показывает характер.

Ангел сел на шкаф и придвинулся ближе к Даниэле.

— Ты ему понравилась, — усмехнулся Витторио.

— А тебе? — вырвалось у девушки.

Витторио смутился.

— Прости! — Даниэла тоже почувствовала себя неловко.

— Просто я не очень хорошо говорю комплименты, — проговорил молодой человек. — Это ты меня прости. Выгляжу как чурбан.

— Все в порядке, — быстро сказала Даниэла, она боялась, что Витторио может обидеться.

— Вернемся к нашем делу. И где эти бумаги?

— Здесь! — Даниэла похлопала по сумке.

— Отлично! И тебе не показалось, что сегодня за тобой кто-то следит? — с тревогой спросил Витторио.

Даниэла не могла не признаться себе, что его беспокойство было ей приятно.

— Нет, не обратила внимания. Но ты же знаешь, сколько днем в городе народу… Я могла просто не заметить.

— Будем надеяться, что эти страхи напрасны, — сказал Витторио. — Главное, не нервничать по пустякам.

— Спасибо.

— Давай посмотрим твой улов. Но сначала кофе? Или граппу?

— Ни-ни, — замахала руками Даниэла. — Кофе. Или травяной чай. — Она не хотела пить при Витторио крепкие напитки. Ей вдруг стало важно, что о ней подумают и как она выглядит со стороны.

— Идет!

Чай пах лимоном, апельсином и мятой. И по телу разливалось успокаивающее тепло. Купол Брунеллески за окном тоже внушал успокоение. Что бы ни случилось — Флоренция будет вечно. Город вечной весны. Жемчужина Италии, да и всего мира.

— Купол мне напоминает створку жемчужины, — сказала Даниэла. — Как же он красив! Парит над городом, укрывая его от разрушительного времени. — И Даниэла замерла, удивленная. Она никогда раньше не говорила так возвышенно, так поэтично. Что же с ней творится?!

— Какие прекрасные слова! — воскликнул Витторио.

— Сама удивляюсь…

— Наверное, с кем поведешься, от того и наберешься, — усмехнулся молодой человек.

— Ну что ты! Я рада…

Они сидели на полу, на средневековом ковре и разбирали бумаги Мари-Роз, а за окном в душистом летнем мареве красовался самый чарующий город на земле…

Бумаги шли вперемешку. Письма располагались не по датам, а как придется.

…Теперь перехожу к одной наиболее волнующей части моего письма. К характеристике женщин Максима Горького… Я понимаю, что Даниэла пыталась быть объективной и беспристрастной. Насколько ей это удалось? Сказать трудно, но бедная девочка старалась, очень старалась.

Насчет Марии Андреевой, бывшей гражданской жены Горького, я тебе уже говорила — красавица-актриса… Хотя эпитет «красавица» подходит ко всем женщинам Горького, в том числе и к нашей Даниэле. И зачем только в недобрый час она встретила этого русского медведя?

Женщины Горького были очень красивы, но по-разному. Помимо красоты каждая из них обладала всепобеждающим обаянием. Я говорю о трех красавицах и трех главных женщинах в жизни писателя: Марии Андреевой, невестке Тимоше и Марии Будберг, предмета его нешуточной страсти. О каждой можно слагать поэмы, с каждой можно писать картины… И за каждой, заметь, тянулся шлейф сплетен, слухов, шепотков…