Итальянские альпийские стрелки на Русском фронте 1942–1943

Среди нас там было целое братство. Не только между офицерами, но и между офицерами и альпийскими стрелками, между всеми без исключения. Добавлю, что если бы пришлось идти на войну вновь, я это сделал бы с радостью, если бы вновь оказался в альпийских стрелках. Также и мой сын, которому сейчас пятнадцать лет, если однажды должен будет надеть на себя военную форму, он должен будет выбрать все же альпийских стрелков. Мне кажется, что у альпийских стрелков меньше агрессии, чем у других солдат. Они в большинстве своем выделяются настоящей дисциплиной, хотя кажется, что внешне нет. Это я думаю, что еще и сегодня есть в альпийских стрелках, что скрепляет их в один монолит. И сын надевает мою альпийскую шляпу. Альпийская шляпа не плутовская шляпа, как ее иногда характеризуют в Италии. Альпийские стрелки были менее других лукавыми по этому определению. Были людьми серьезными. Для меня хотелось бы, чтобы все итальянцы больше походили на альпийских стрелков.

* * *

/…/

Медленно появляются на поверхности воспоминания, как из моря тумана. Равнина, свист бури, которая рассеивает снег, уничтожавший и немцев, и итальянцев, и русских, и венгров, и румын. Или ту ночь, когда горел сарай, заполненный сотнями раненых и обмороженных в ограниченном пространстве, там было столько людей, что они могли с трудом только сидеть на коленях, держа руки крест на крест, громоздились все буквально друг на друге. И тех офицеров, которые плакали в тишине на дороге с обмороженными руками и теперь были брошены на земле, на ветру, который свистел и нес мелкий снег, ложившийся тонким слоем на клочья сухой травы. Тогда за час можно было набрать снега и приготовить котелок теплой воды. И те тяжелые переходы по колено в снегу, а вдалеке, за нашими спинами были «катюши», советские многоствольные минометы, которые жестоко стреляли. Мы бросались в черные воронки от взрывов в снегу, перепрыгивая из воронки в воронку. Тогда мое сердце билось неистово. Ничком в снегу, слышу за спиной, раненые кричат и умоляют о помощи. Взрослые люди, солдаты, которые кричат «мама», производили неизгладимое впечатление. По крайней мере, на меня, я думал очень часто о моей матери. Мы слышали эти крики умирающих, и сворачивались калачиком, пытаясь глубже залечь в воронки от снарядов, разорвавшихся буквально за минуту до этого, ощущая еще теплый черный перегной и зловонный газ от взрыва. Казалось, что все мы на грани гибели и хватались за любую возможность, как утопающий за соломинку.

У меня еще в ноздрях отвратительный запах жирной смазки для пулеметов, распространявшийся, когда оружие становилось почти раскаленным от стрельбы. Это было в первые дни отступления, когда мы имели еще тяжелое оружие и боеприпасы. Наше оружие было не приспособлено к морозу. На линии фронта на Дону и позднее на Калитве, пулеметы нуждались в обогреве огнем и держали их замотанными в одеяла, как малых детей. Когда началось отступление, грели их меньше, потому что и так они были раскалены; а в дальнейшем бросали по дороге, если они заедали. Также боеприпасы пришлось бросать постепенно в отступлении по дороге. По дороге, на которой умирали от голода и мороза мулы, тянувшие сани, или мулы, оставленные на какую-нибудь минуту без присмотра ночью, обычно пропадали, их съедали голодные отставшие. Русские наоборот имели хорошее индивидуальное оружие, работающее при низких температурах, их парабеллум с барабанным магазином стрелял сразу, даже после нескольких часов нахождения под снегом. Это было грубое, но надежное оружие. Также и русские танки были заметно грубо сделаны из листовой стали, которая имела заметные неровности, величиной больше чем в дюйм, казалось, были сварены кислородно-водородным пламенем сварочного аппарата. Их изготовляли в большинстве своем не в сборочных цехах.

Уверен, что никогда не забуду запахи. Те запахи от выхлопных труб танков и автомашин. Они отпечатались в моем мозгу, не знаю почему, но этот запах отличается от запахов выхлопных газов моторов в нашем климате. Или запах внутри изб. Это было зловоние берлоги: запах прокисшей капусты, плесени, мокрой одежды, пота, язв и ран обмороженных и раненых. Было зловоние от немытых тел, теплого дыхания и тепла в избе. Еще у меня на слуху одно немецкое слово, слово ценою в жизнь – это raus. Это сокращенное от heraus (по-немецки «вон»), но надо сказать, более мягкое выгнать, но использовали более быстрый и зверский крик raus! raus! Крик raus! был основным криком войны в окружении. Его кричали немцы с двойной «р» – «rraus!», чтобы прогонять из зловонных и теплых изб нас. Кричали это и мы для того, чтобы выгнать немцев. Начинались крики «raus», когда наступала ночь, когда боролись за места в избах. Или нападали на избы закрытые с криком «raus» в темноте ночи. Немцы кричали дико, почти как лай “raus!” “raus!”. Этот их лай напоминал нам о бешеных псах.

* * *

/…/