Длительный выход из окружения с некоторыми трудностями помогали мне преодолевать бойцы рот, спасшихся со мной. В мешке время не существовало, оно начало исчезать как понятие и не воспринималось после пары дней отступления. Внутри мешка существовали только день и ночь, сани перевозили раненых и обмороженных по скрипучему снегу, русские атаковали без передышки и их ужасные танки, и их куртки хаки, их коренастые пулеметчики. Существовал только мороз, который продирал до костей, снежные вьюги, в которых трудно даже дышать. Голод начался после первых дней, убитые в сражениях или умершие встречались вдоль дороги, замерзшие в ослепительной белизне этой равнины. Мы не знали всего.
Потом сон смешался с действительностью, после пеших переходов, ноги стали как свинцовые. Постоянно было желание упасть на снег, он такой мягкий, рыхлый и белый, и спать; или остановиться в какой-нибудь избе, но мы шли и шли. Прощайте все, конец, все закончится на таком морозе, и эти убитые, и вопли раненых. Позже были драки между нами и немцами, иногда со стрельбой. Потом встречались друзья, альпийские стрелки, позже они исчезли, и я их больше не видел; но они остались, остались в наших душах, помогая побеждать усталость, мороз, обморожения, ранения и иногда они неожиданно возвращались со стороны, некоторые попадали в плен и были позже освобождены. /…/.
Никто из нас не представлял, что отступление будет продолжаться больше двух недель и что отступление будет таким бедственным. Из Славянска в Подгорное наши четыре или пять грузовиков, перевозившие людей, боеприпасы и горючее добирались почти десять часов. В ту ночь я держал в уме два основных момента, я во главе обоза и то, что будет впереди в ближайшее время. Мы были на дне котлована, там скопился десяток грузовиков, на дороге много пеших, перед нами подъем, покрытый полированным льдом. Ночь, яркий свет фар, приказы, выкрикиваемые на итальянском, и немецком языках, проклятия, тревожное ожидание, необходимо было срочно удаляться от фронта. Лед остановил автомобили после тридцати или сорока метров подъема, мы делали все возможное. Толкали один грузовик двадцать или тридцать человек, но людей не хватало, ноги скользили. Пошли в лес рубить кустарники, чтобы класть их под колеса, потеряли много времени, но нам удалось преодолеть препятствие.
Вспоминаю другой момент, преодолевали какой-то мостик и разбитый участок дороги, шли вперед с трудом. Начинаем спускаться, преодолевая трудный отрезок дороги, покрытый льдом. Позади нас теперь уже скопилась длинная колонна немецких автомашин, водители которых начали сигналить непрерывно, не давая нам передышки. Один из наших пошел назад сказать, чтобы они ждали терпеливо, а мы продолжали работать, приводя в порядок этот мостик. Но клаксоны продолжали гудеть, мучая нас. Раздражение и ожесточение охватило всех, все были страшно возмущены. Помню, что клаксон первой машины гудел непрерывно, мы открыли дверцу и вытащили за воротник водителя. К нему подошел офицер и дал ему громкую пощечину. Немец побледнел, но не сказал ни слова, все клаксоны продолжали гудеть. Эта ночь мне показала одну из негативных сторон немецкого характера, это постоянное их мнение о своем превосходстве во всем, какое-то всесилие, доведенное до крайности. Немцы не останавливались и не разговаривали с нами, кажется с того времени.
В Подгорном, ночью восемнадцатого января термометр показывал сорок четыре градуса ниже нуля. Штаб дивизии «Юлия» находился недалеко от железнодорожной станции, куда я вскоре добрался. В том же здании разместился также весь или часть штаба Альпийского армейского корпуса, переведенного из Россоши. В эти часы два полка альпийских стрелков из дивизии «Юлия» (8-й и 9-й) и артиллерийский полк (3-й), стали отступать с фронта у Крыничной, в движении, растянулись по дороге Подгорное – Россошь. Движение началось вечером семнадцатого января в пешем строю по открытой степи. При этом батальоны дивизии сократились с одной тысячи шестисот до трехсот, или четырехсот, или пятисот человек. Части перевозили с собой на санях раненых и обмороженных. Для перемещения с позиций на фронте до дороги, проходящей позади, и параллельно дороги из Подгорного в Россошь, необходимо было пройти от двадцати четырех до тридцати часов изнурительного марша, во время которого, группы опаздывали с прибытием, и поэтому колонна растянулась на запад.