Тарковский собирался посмотреть «Евангелие от Матфея» Пазолини и сериал Франко Дзеффирелли «Иисус из Назарета» (1977). Последний, кстати, итальянцы сначала предлагали снимать Ингмару Бергману. Андрея, разумеется, интересовали и ленты других режиссёров, работавших со Священным Писанием. Он хотел узнать, что происходит на пасху в Иерусалиме «с точки зрения природы». Речь, очевидно, о том, как нисходит Благодатный огонь в Великую субботу в Храме Гроба Господня. Нельзя не подчеркнуть, что режиссёр планировал использовать в обдумываемом фильме и элементы «восточного» мира, такие как сад камней. Вообще, он допускал отклонения от «исторической правды», если в данном случае уместно говорить о таковой. Поражает, что все эти записи делал человек, который уже практически не мог ходить.
На самом деле, в это время Тарковский был не в самом Порто-Санто-Стефано, а в пяти километрах от него, в райском местечке под названием Кала-Пиккола, что в переводе с итальянского означает «крохотная» или «совсем уж маленькая бухта». В названии скрывается литота: «piccola» уже значит «маленькая», но «cala» — тоже не любая «бухта», а именно «небольшая». Это посёлок из вилл, в отличии от Анседонии, находящихся друг от друга на почтенном расстоянии, что создаёт ощущение уединения куда лучше, чем заборы и живые изгороди. Как уже отмечалось, семья режиссёра разместилась здесь в имении Де Берти, но даже тут Тарковский работал с архитектором над планом будущего дома в Роккальбенье. Андрей-младший, который находился на вилле не постоянно, а временами уезжал, вспоминает, что, когда он звонил отцу, ничто не наводило на мысли о его скором конце, поскольку тот казался бодрым и думал о будущем. Это подтверждают и мемуары Деманта: в особняке царила такая атмосфера, будто у главы семьи нет смертельной болезни, Лариса с мужем постоянно ругались.
Усилия обустроить собственное жилище вполне понятны, памятуя о том, сколько режиссёр сделал своими руками в Мясном. Там он обсуждал с соседями породы дерева и качество кровельных материалов. Личное участие и труд включались для него в понятие «дом». Следует отметить, что на Западе подобное самостоятельное строительство было в принципе малореально или, по крайней мере, затруднительно. А уж при текущем самочувствии Тарковского, ему просто ничего не оставалось, кроме хлопот над проектом.
В начале своего путешествия по Италии — уже без кавычек — Андрей крайне резко отринул благоуханный, тёплый юг побережья Тирренского моря, но именно в подобный регион — пусть и заметно севернее — он вернулся, будучи немощным и тяжело больным. По сути, вернулся, чтобы встретить смерть. Страшно умирать на курорте, когда вокруг всё радуется жизни. «Идея конца (death) возникает из ощущения бесконечности (солнечного летнего дня)», — так писал в дневнике Сергей Эйзенштейн, с которым у Тарковского были сложные отношения. Андрей же формулировал иначе: «…Кроме Бога человек ничем не оправдал своего существования. Религию, философию, искусство — эти три столпа, на которых удерживался мир — человек изобрёл для того, чтобы символически материализовать идею бесконечности, противопоставить ей символ возможного её постижения (что, конечно, невозможно буквально). Ничего другого, такого же огромного масштаба, человечество не нашло. Правда, нашло это оно инстинктивно, не понимая, для чего ему Бог (легче!), философия (всё объясняет, даже смысл жизни!) и искусство (бессмертие)». Важно: Тарковский сделал эту запись задолго до описываемых событий — 5 сентября 1970 года.
Есть основания полагать, что режиссёр остался бы в Италии до конца, но Шварценберг, как лечащий врач, срочно вызвал его в Париж для экстренного продолжения терапии. Насколько это решение было продиктовано медицинской необходимостью, или же оно являлось политическим, споры не утихают до сих пор. Так или иначе в результате Тарковский окончит свои дни во Франции.
Лора Гуэрра рассказывает, как в ночь на 28 октября Андрея выносили к поезду на простынях, поскольку нестерпимая костная боль не позволяла ему идти. К Кала-Пиккола железная дорога не подходит, потому режиссёра грузили в вагон возле городка Орбетелло, расположенного на средней из трёх кос, соединяющих Монте-Арджентарио с основной Италией. Это курортное местечко, но в нём кипит южная жизнь. Фантастические городские ворота будто вопиют о насыщенной истории (см. фото 164). Некогда Карл Великий подарил Орбетелло аббатству апостола Павла. Впоследствии тут правили Орсини и сиенцы, потом испанцы, Габсбурги, Бурбоны, Медичи. Режиссёра же здесь лишь положили в поезд.