Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Состояние Андрея всё ухудшалось, боли усиливались, и даже Шварценберг не мог этого объяснить. Записи в дневнике уже очень редки — их осталось всего две. 6 декабря Тарковский составил огромный список то ли дел, то ли планов. В нём и сценарий «Жанна д’Арк» для Пио Де Берти и «последняя глава» — имеется в виду часть книги «Запечатлённое время», посвящённая «Жертвоприношению». Возможно именно эта ремарка из «Мартиролога» и породила ошибочные слухи, будто режиссёр писал её прямо перед смертью. Нет, глава была уже готова и даже переведена на немецкий язык. В данном случае речь идёт о переводе для итальнского издания через Серджо Рапетти. Здесь же Тарковский упоминает о необходимости отправить многочисленные письма: в частности, Биллу Пенсу, Микеланджело Антониони, Карло Томмази, Гансу Вернеру, членам шведской съёмочной группы — Вибум, Лещиловскому, японским партнёром. Фигурируют множественные дела, связанные с обустройством квартиры во Флоренции, а также «домов» в Роккальбенье и даже в Сан-Грегорио. Заботы режиссёра касаются и запаса дров, и недавно купленного автомобиля «Opel». Напомним, что Тарковский не водил никогда, если не считать «уроков», которые давал ему Кайдановский в период работы над «Сталкером», а Лариса же пока чувствовала себя за рулём крайне неуверенно. Главный герой настоящей книги, как всегда, беспокоился о финансовых делах. Писал, что Андрюше нужно заниматься вождением, а также выполнять задания по литературе и киноведению.

15 декабря в дневнике появились последние слова: «„Гамлет“? Если бы сейчас избавиться: от болей в спине, а затем в руках — то можно было говорить о восстановлении после химиотерапии. А сейчас на восстановление нет сил. Вот в чём проблема». И далее: «Негатив, разрезанный почему-то во многих случайных местах…» Это всё.

Врачи не видели других вариантов, и 16 декабря Тарковского всё-таки перевезли в клинику Хартман, расположенную в ближайшем пригороде Парижа Нёйи-сюр-Сен по адресу boulevard Victor Hugo, 26. Место было выбрано отчасти потому, что здесь теперь работал доктор, лечивший режиссёра в Сарселе. Здесь Андрей находился под постоянным наблюдением, однако помочь ему было невозможно, и в ночь с 28-го на 29 декабря его сердце остановилось.

После смерти

Франция (Париж).

—

Зловещим образом смерть режиссёра почти совпала с одной бюрократической перестановкой в далёкой заснеженной Москве: 26 декабря Филипп Ермаш оставил пост председателя Госкино. Его место занял Александр Камшалов — личность тоже не бесспорная, но сама по себе эта рокировка стала знаковой. Ни в каком смысле, новый глава упомянутой организации не играл в отечественном кинопроизводстве той роли, что его предшественник.

Синхронного шёл другой принципиально важный процесс: прежде общая проблема советской культуры состояла в том, что в её руководство шли на повышение чиновники из инженерных, железнодорожных и пожарных ведомств, а также, например, из региональных отделений управления внутренних дел. Это тоже стало меняться. На полгода раньше пост министра культуры оставил Пётр Демичев, химик-технолог по образованию.

Казалось бы, ещё недавно существовал негласный, а то и вполне официальный запрет на публичное упоминание имени Тарковского, но мир менялся, и новость о его кончине даже сообщили по советскому телевидению, правда, лишь 31 декабря, потому рядовые почитатели таланта просто не обратили на неё внимания в новогодней суете. Друзья же и знакомые отмечают, что неофициальные сведения долетели до Москвы почти сразу, 29-го.

1 января в газете Союза кинематографистов был опубликован некролог с удивительными словами: «После продолжительной, тяжелой болезни ушёл из жизни Андрей Тарковский — известный художник кино, народный артист РСФСР, член Союза кинематографистов СССР. Его творчество расцвело на родной земле — фильмы „Иваново детство“, „Андрей Рублёв“, „Солярис“, „Зеркало“, „Сталкер“ вошли в историю советского кинематографа как произведения масштабные, глубокие и новаторские — они отмечены печатью таланта и неповторимой индивидуальности… Творчество А. Тарковского неотделимо от кинематографа шестидесятых годов, от поисков и открытий последующих десятилетий. Обращение к опыту и урокам истории, к исследованию народных корней национального характера, к теме Великой Отечественной войны, трагическим размышлениям о судьбах мира, о будущем объединено в искусстве А. Тарковского стремлением к философским обобщениям, к гуманистическому осмыслению жизни. Последние годы — трудное, кризисное для него время — А. Тарковский жил и работал за пределами Родины, о чем приходилось думать с горечью и сожалением. С этим невозможно было ни согласиться, ни примириться. Ранняя смерть не дала возможности подвести окончательный итог его жизни и творческого пути, но память об Андрее Тарковском дорога́ для советского кинематографа, для его учеников и товарищей». Далее следуют подписи многих членов Союза кинематографистов и чиновников Госкино.