Читаем Италия на рубеже веков полностью

Джолитти писал: «У меня было много контактов с ним, и я смог хорошо узнать Кавалотти. Он был человеком очень живым и талантливым, с горячим характером, очень интересовался проблемами страны. Мои отношения с ним складывались по-разному. Когда я был председателем совета министров, он выступал против меня. Но позднее мы пришли к полному согласию в борьбе против реакции Криспи, точно так же как в борьбе против ди Рудини, когда он занял слишком консервативную позицию. Мне никогда не приходилось жаловаться на Кавалотти, даже когда он выступал против меня, даже нападал яростно, порой переходя все границы. Он всегда был во власти политических страстей, но его поведение никогда не было двусмысленным и нелояльным»{98}.

Кавалотти не дожил до «эры Джолитти», и мы можем только делать предположения о том, как сложилась бы его судьба. Известно, что король хотел, чтобы он вошел в правительство. Одно представляется вероятным, а именно что Кавалотти не поддержал бы политику Джолитти по отношению к католикам: он счел бы ее циничной сделкой. Цинизм — подходящее слово, мы об этом будем еще говорить. После роспуска «Опера деи конгресси» и расправы с модернистами Ватикан явно взял курс на подавление всего, что могло бы показаться даже намеком на вольнодумство. Можно было бы подумать (так считал Мурри), что Пий X хочет перечеркнуть деятельность своего предшественника, который как-никак был папой «социальных энциклик». Пий X словно хотел остановить движение времени: никакой автономии, никаких координационных центров, ничего даже отдаленно напоминающего «католическую партию». Однако осуществлять этот жесткий курс, не наталкиваясь на те или иные формы сопротивления, было нелегко. Между понтификатами Пия IX в Пия X пролегла целая историческая эпоха, и, несмотря на антимодернистские энциклики Пия X, времена «Силлабуса» миновали. Нельзя было успешно соревноваться с социалистами, упорно цепляясь за устаревшие, консервативные, абстрактные идеи. Конечно, можно было расправляться с модернистами, включать книги в индекс, отлучать от церкви — все это делали. Но тем не менее были представители очень смелой католической мысли. Были и люди, занимавшие скорее «центристскую» позицию, но все-таки не хотевшие безоговорочно и слепо повиноваться Ватикану.

Мы упоминали о том, как был создан Итальянский католический избирательный союз. Строго говоря, эта идея обсуждалась еще до циркуляра статс-секретаря Ватикана кардинала Мерри дель Валь о роспуске «Опера деи конгресси». Но идея нравилась далеко не всем; в частности, против нее был настроен Медолаго Албани, председатель Второй секции, единственной, сохранившейся после роспуска «Опера». Против был настроен также видный деятель католического профсоюзного движения Николо Реццара, да и многие другие. Де Роза пишет, что Итальянский католический избирательн ей союз «родился плохо, а умер еще хуже». Были страшные споры из-за устава, были взаимные подозрения, амбиции и противоречия. Крестными отцами Католического избирательного Союза были Филиппо Меда и Филиппо Криспольти, видный деятель движения, человек совершенно иной ориентации, чем молодые христианские демократы. Правда, он называл приверженцев Пагануцци «античниками», а сторонников Мурри — «современными людьми», но сам был сверхортодоксом.

Не вдаваясь в подробности, замет ш, что союз просуществовал недолго. Пий X назначил триумвират во главе с Джузеппе Тониоло для разработки устава различных католических организаций, которые должны были быть основаны вместо «Опера деи конгресси». Создание этого триумвирата фактически блокировало попытку Филиппо Меды создать автономный политический центр католиков. Считается установленным, что именно таким центром Меда хотел сделать Католический избирательный союз. Ничего не вышло, но мы читаем в книге Де Розы: «Как бы то ни было, остается фактом, что попытка Меды была первой серьезной попыткой создать политический организм, основанный католиками, но аконфессиональный, в годы, предшествовавшие основанию Партито пополаре (Народная партия Италии. — Ц. К.){99}.

Триумвират разработал уставы трех союзов (народного, экономического и избирательного), которые должны были действовать обособленно один от другого и подчиняться церковной иерархии. Тексты обсуждались на специальном совещании во Флоренции, все они носили явный отпечаток мышления и стиля Тониоло. Католический историк Акилле Ардиго патетически пишет, что Тониоло «не терял надежды, продолжал верить в свои идеи насчет взаимоотношений мирян с иерархией, взаимоотношений, остающихся традиционными по форме, если не по существу. Конечно, во всем этом было много мечтательного, расплывчатого, но были также мужество и вера в возможность продолжения католического движения в социальном плане и в плане научных исследований»{100}. Ардиго, вероятно, прав, рисуя человеческий портрет Тониоло, но Де Роза не оставляет сомнений в том, что на совещании во Флоренции «кончились последние иллюзии христианских демократов насчет возможностей католической деятельности».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
1066. Новая история нормандского завоевания
1066. Новая история нормандского завоевания

В истории Англии найдется немного дат, которые сравнились бы по насыщенности событий и их последствиями с 1066 годом, когда изменился сам ход политического развития британских островов и Северной Европы. После смерти англосаксонского короля Эдуарда Исповедника о своих претензиях на трон Англии заявили три человека: англосаксонский эрл Гарольд, норвежский конунг Харальд Суровый и нормандский герцог Вильгельм Завоеватель. В кровопролитной борьбе Гарольд и Харальд погибли, а победу одержал нормандец Вильгельм, получивший прозвище Завоеватель. За следующие двадцать лет Вильгельм изменил политико-социальный облик своего нового королевства, вводя законы и институты по континентальному образцу. Именно этим событиям, которые принято называть «нормандским завоеванием», английский историк Питер Рекс посвятил свою книгу.

Питер Рекс

История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное