Италия на рубеже веков

В своей «Истории…» Кроче писал о Саландре и о Соннино как об умных и опытных государственных деятелях, за которыми «стояли разум и душа Италии, какой она сложилась в своих традициях и в своих надеждах». Несмотря на такую высокую оценку, Кроче осторожно дает понять, почему он лично стоял за нейтралитет. Но философ хотел быть максимально справедливым. Он намерен был непредвзято судить и о тех, кто отстаивал идею участия Италии в войне. В частности, Кроче писал о Ренато Серре, чье имя стало почти символом для целого поколения итальянской интеллигенции. Тема отношения интеллигенции к войне — большая, сложная, включающая в себя много граней. Анализируя положение в Италии, Кроче довольно иронически писал, что католический пацифизм был пассивным. Что до социалистов. то «они ставили свои идеалы братства международного пролетариата выше интересов нации». В мае 1915 г. итальянские социалисты не призвали народ к активному сопротивлению войне. Была принята формула, предложенная Ладзари: né aderire, né sabotare[23]. В этой формуле было множество оттенков: для одних важнее была первая часть, а для других — вторая. Итальянская социалистическая партия в отличие от французской или немецкой никогда не голосовала за военные кредиты, никогда не стояла за войну. Италия вступила в войну 24 мая 1915 г. Кончилась историческая эпоха, начавшаяся в годы объединения Италии. Именно вступление Италии в мировую войну привело ее к величайшей национальной трагедии — к фашизму, с наследием которого итальянцам еще и сегодня приходится сводить политические и моральные счеты.

Наверное, есть такой психологический закон: когда рукопись закончена, жаль расставаться с людьми. И хотелось бы начать все сначала. Потому что нельзя не отдавать себе отчет в том, что многое сказано слишком бегло, а о другом не сказано вообще ничего. И что можно было бы привлечь столько новых материалов, и лучше выписать фон, и даже, может быть, пожертвовать некоторыми персонажами, чтобы самые главные предстали перед читателем ярче и отчетливее. Есть, может быть, своя закономерность в том, что автор идет за своими персонажами, а это относится не только к художественной литературе и эссеистике, но и к работам по истории общественной мысли.

Меня больше всего интересуют история идей и люди, которые являются носителями этих идей. Мне очень хотелось хотя бы отчасти разобраться в загадке Джованни Джолитти: книга в основном об «эре Джолитти». 17 июля 1978 г. исполнилось 50 лет со дня его смерти, а в ноябре в Кунео состоялся посвященный ему научный конгресс. В том самом Кунео, центре избирательного округа, куда когда-то Джолитти приехал с визитом вежливости к синдаку вместо того, чтобы вести по всем правилам предвыборную кампанию. Немного было в итальянской истории государственных деятелей, о которых так жестоко спорили бы исследователи. За хронологические рамки этой книги выходит период, последовавший за вступлением Италии в первую мировую войну.

Когда Пальмиро Тольятти произнес 30 апреля 1950 г. в Турине свою знаменитую «речь о Джолитти», он, по существу, опроверг лаконичный и безжалостный тезис Сальвемини, который мы уже приводили. Тольятти сказал, что было бы абсурдом изображать Джованни Джолитти, человека, вышедшего из буржуазной и консервативной среды, пророком обновления, «однако нельзя отрицать, что сегодня он предстает перед нами как человек, лучше других понявший, в каком направлении должно двигаться итальянское общество, чтобы выйти из противоречий того времени». И далее: «Как фашизм, так и теперешний клерикальный режим усилили тоску по ясным, простым, честным законодательству и администрированию. С этой точки зрения законы джолиттианского периода были образцовыми»^{175}. Тольятти говорил и о том, что «новая джолиттианская установка прежде всего ликвидировала антисоциализм, положила конец драматическим распрям государства с рабочими ассоциациями». В своей речи Тольятти много раз ссылался на воспоминания Джолитти, анализируя и сопоставляя факты, размышляя о сущности либеральной доктрины.

После окончания первой мировой войны Джолитти ненадолго вернулся к власти. Фашистскую угрозу он недооценил: фашисты казались ему «нелепыми, но не страшными», и он думал, что их удастся абсорбировать в системе либерального государства. Первый раз он выступил против фашистов в парламенте в ноябре 1924 г. в связи с вопросом о свободе печати. Потом выступал еще раз. В последнем выступлении за четыре месяца до смерти, 16 марта 1928 г., Джолитти заявил, что он и его друзья не будут голосовать за фашистский законопроект о выборах. Тольятти говорил и об этом: «Бесспорно, волнующими были последние слова, произнесенные Джолитти в палате депутатов, чтобы объявить о своей оппозиции последней фашистской избирательной реформе…»^{176}. Волнующими, но также поучительными, добавил Тольятти, потому что надо было бороться раньше.