Италия на рубеже веков

Есть десятки версий относительно обстоятельств и причин ренегатства Муссолини — причин идеологических и психологических. Одна из них мне кажется интересной. В 1975 г. вышла книга Эмилио Джентиле «Истоки фашистской идеологии», где, в частности, рассматриваются идеологические посылки перехода Муссолини от социализма к интервенционизму. Приведем их с небольшими сокращениями: «…идея политики, субъективно понимаемой как искусство, т. с. как личная интуиция, позволяющая угадывать подходящие обстоятельства, которые можно моделировать по воле политика, а объективно являющейся простым применением силы или столкновением интересов и амоиций: сведение идей к мифам… т. е. к инструментам, пригодным для того, чтобы возбуждать страсти толпы, завоевать ее доверие и толкать ее к действиям; презрение к массам; представление об истории как о цикле иерархий, аристократий, элит — энергичных и волевых меньшинств; возможность социальных революций, осуществляемых великими вождями, которые предстают как новые люди, не подвластные общим моральным нормам; пессимизм и скептическое отношение к гуманитарным, моральным и социальным ценностям…»^{168}.

Мне кажется, что Джентиле удалось в этой синтетической форме изложить некоторые характерные черты того, что итальянские исследователи часто называют «муссолинизмом», а не просто «фашизмом».

Все мы слишком хорошо знаем, какую зловещую роль предстояло сыграть Бенито Муссолини в послевоенной истории Италии. За рамками настоящей книги — анализ обстоятельств, при которых он пришел к власти, социальных сил, на которые он ориентировался, тех влиятельных групп, которые находились за кулисами и манипулировали будущим «дуче» и его чернорубашечниками в своих классовых интересах. «Черное двадцатилетие фашизма» оставило глубокий след в истории современной Италии: до сих пор интеллигенция старшего и среднего поколения вынуждена сводить моральные счеты со своим прошлым.

Этот человек никогда не был ни революционером, ни подлинным интеллектуалом, ни даже личностью — пусть отрицательной — подлинно исторического масштаба. Для этого у него не было необходимых данных — интеллектуальных, моральных и даже политических. Но ловкость, цинизм, беспринципность, безграничная самовлюбленность — все это, как ни парадоксально, способствовало его успеху. Кончил он самым жалким образом. Человек, считавший себя ницшеанцем, стал игрушкой в руках Гитлера. У Муссолини не хватило элементарного достоинства, чтобы покончить с собой, — это после всей декламации на тему о героизме, о лозунге «живите опасно!» и прочее.

Его конец ни в коем случае не может считаться неожиданностью: его можно было предвидеть. В этой книжке мы постарались показать, из какого теста был сделан этот жалкий и зловещий персонаж итальянской трагедии масок, пытавшийся уверить мир в том, что он является наследником римских цезарей.

Как мы уже говорили, зима 1914/15 г. была бурной. Джолитти на декабрьской сессии парламента подтвердил свою решительную оппозицию войне, и националисты начали яростную травлю. Джолитти подробно пишет о том, как его обвиняли в прогерманских симпатиях, в тайных контактах с немецким послом и т. д. Весной 1915 г. сражение между нейтралистами и интервенционистами вступило в решающую фазу. Правительство Саландры — Соннино вело очень двусмысленную политику. 26 апреля 1915 г. в Лондоне был подписан секретный договор, согласно которому Италия дала обязательство вступить в войну на стороне держав Антанты, которые со своей стороны гарантировали Италии всяческие компенсации после победы. В архиве Джолитти есть много писем и телеграмм: ему сообщали, что все ужасно, что Саландра взял или берет на себя роковые обязательства, что он, Джолитти, единственный человек, который может еще спасти положение. В письме депутата Луиджи Факты сообщалось, что многие парламентарии, причем не из числа друзей «человека из Дронеро», говорили: «Чудовищно, что Саландра не чувствует потребности узнать, что думает Джолитти»^{169}.

Когда Джолитти приехал в Рим на заседание парламента, националисты устроили настоящую провокацию. «На вокзале, — вспоминает Джолитти, — меня ожидала толпа националистов, чтобы устроить мне враждебную демонстрацию. Мне советовали выйти не через обычную, а через запасную дверь, но я отказался, сказав, что хочу пройти через ту же дверь, что и всегда. И добавил, что если против меня устроили демонстрацию, то лучше мне ее увидеть. И, действительно, группа демонстрантов окружила меня и друзей, пришедших меня встретить. Они сопровождали меня до моего дома со свистом и выкриками. Дойдя до подъезда, я обернулся и сказал: Но хотя бы один раз крикните: «Да здравствует Италия!»^{170}.