Ицзин. Книга Перемен

Если ты не ищешь великого Дао

-Пути, то путь твой ложен;Если [ты] отбросил талант и мудрость, разве [ты достойный] муж?
Столетие, [проведенное] в праздности, подобно искре, высеченной [из кремня];
Тело [в продолжение] одной жизни [подобно] пузырю, плывущему по воде.
Только жадность к выгоде и счастью [заставляет] людей искать славы.
Не сознавая, что телесный облик зачахнет и сгинет во тьме,
[Все] стремятся собрать кучи золота, [подобные] горным кряжам,
[Но так как они] приобретают лишь непостоянное, то [им] не прийти к отсутствию.

[2]

Хотя жизнь человека и составляет столетний срок,
Никто не в состоянии знать, исчерпает [он годы] в долголетии или в безвременной смерти.
Вчерашним днем [еще] по улице ехал верхом на коне,
А сегодняшним утром лежит в гробу труп, [погруженный в смертный] сон.
Оставлены [одни] жена и богатства, у них [больше] нет господина.
В том, что последствия дурных дел не замедлят прийти, трудно себя обмануть,
[Если] не ищешь великое снадобье, то как же встретишь его?
[Тот, кто надеется], не плавя, встретить его, тот лишь безмозглый дурак.

Первые два стиха «Глав о прозрении истины» представляют собой введение в текст и посвящены обоснованию важности поисков бессмертия. Аргументация, используемая Чжан Бо-дуанем в первом восьмистишии, достаточно традиционна для даосских текстов: это указание на бренность мирской жизни и всех ее благ и ничтожность их по сравнению со смертью – уделом любого существа, не обретшего Дао. Очень традиционна и лексика восьмистишия. Обращает на себя внимание использование Чжан Бо-дуанем буддийских образов и терминов, свидетельствующее о сильном влиянии на автора буддизма. В первом восьмистишии жизнь человека сравнивается с пузырем на поверхности воды. Это образ весьма распространенный в буддийской литературе (см., например, заключительную гатху «Ваджраччхедика Праджня-парамита сутры» – «Алмазной сутры»).

Однако нельзя не видеть уже и здесь отличия даосского подхода к проблеме жизни и смерти от собственно буддийского. Чжан Бо-дуань отнюдь не говорит о бренности и тщете жизни как таковой. Напротив, бездумное времяпрепровождение тем и плохо, что, отвлекая людей от поисков Дао, неминуемо ведет к смерти. Следовательно, здесь жизнь, скорее, уподоблена хрупкой драгоценности, столь же легко разрушимой, как и пузырь на поверхности воды.

Способам ее «укрепления» или «питания» (ян шэн) и посвящено сочинение Чжан Бо-дуаня. Любопытно и то, что состояние, ведущее к бессмертию, Чжан Бо-дуань называет «отсутствием» (у). Это не небытие или смерть, а обозначение особого онтологического статуса Дао как иного, нежели статус наличного бытия вещей, его сверхбытия как самодовлеющего в себе. Вместе с тем это отсутствие является источником бытия и жизни.

Само понимание онтологической первоосновы как источника телесной жизненности, а возвращения к этой основе – как центрального пункта обретения бессмертия (ибо именно из ее небытия, ничто, покоя, мрака адепт будет творить новое бытие, из нее рождается «просветленность» – мин), еще раз подтверждает отличие средневекового даосизма от буддизма, несмотря на все влияния последнего. Дело в том, что общим направлением эволюции даосизма был рост его «спиритуализации» и «психологизации», причем не последнюю роль в этом процессе сыграл буддизм. И все же все медитативные приемы даосизма, направленные на постижение вечной истины Дао, в конечном счете венчались, по представлениям последователей даосизма, одухотворением телесности и обновлением, после которого преображенный адепт вновь возвращается в свой сакрализованный космос, зиждущийся на этой таинственной первооснове, блистающий всеми красками и отнюдь не желающий терять свое многообразие и исчезать ради некоей реальности высшего порядка. В связи с этим уместно вспомнить одну из легенд, связанных с именем Чжан Бо-дуаня.